Барыня в карете, может быть, это нечистая сила была, или чародейка, исчезла… Люди на базаре остались в оцепенении. Некоторые кинулись было ко мне. Я же бросился домой, запер двери, закрыл ставни, чтобы никого не видеть… Никого… Детей не было дома… Одна лишь Трайна-Белла… Увидев меня, она дико вскрикнула… Я приказал ей молчать…
— Молчи, говорю, молчи… Великое чудо! Весьма великое!..
— Что, что такое? — спросила она, пришедши в себя.
Стану я ей говорить…
Подошла Трайна-Белла ко мне, и охватила меня теплая радость. Я обнял Трайну-Беллу и стал с ней плясать, плясать и петь… Говорить я не мог… Я запел «Славу о чудесах»… Она подумала, что я рехнулся… И снова вздумала кричать, но я закрыл ей рукою рот…
— Ну, а потом? — уже мягче спросил «старец».
— Ребе! Святой наш ребе! Потом?.. Я вижу уже, что вы знаете все… Я хотел совершенно изгнать искусителя, совершенно… Я обнимал и целовал ее… Но ведь она моя супруга, законная жена… И ставни…
Но «старец» прервал его и сказал:
— Да, Хаим-Иона Вительс!.. Но, закрывши глаза, ты ту видал, ту, и в течение одного мгновения ты к той направил мысль свою… Одно мгновение… Не так ли?
Хаим-Иона Вительс от страха и печали чуть снова не обмер.
— Ребе, — говорить он, — это правда… правда… Мгновение, одно лишь мгновение…
Старец улыбнулся.
— Ты, следовательно, целое мгновение грешил мыслию… Мой кантор мгновение мыслью грешил!.. Не так ли? А мысль — душа… Кто же грешит, если не душа? Плоть грешит, что ли? Прах и тлен грешит, что ли?
Хаим-Иона Вительс бросился на колени и припал губами к туфле «старца»:
— Ребе! — воскликнул он. — Неужели не найдется искупления для меня?
«Старец» нагнулся к нему и велел ему встать, сказав:
— Глупенький! Разве ты не искупил еще своего греха?.. Ведь ради этого ты исповедался…
— А теперь — здравствуй! — и «старец» протянул ему руку.
— И хождение твое также зачтется тебе в небесах, хотя ты и ездил… Я позабочусь об этом…
Как молился Хаим-Иона в Судные дни, можете сами представить себе. В вышних мирах ликовали…