Вор

– Мы видели, как ты выбежал на открытое место, – безжалостно продолжал Софос. – Почему тебя не затоптали?

– Слишком много камней, – устало прошептал я. – И лошади у них крестьянские. Такие могут наступить на человека только нечаянно.

Сначала спешились лишь четверо солдат. Одного из них я рубанул по руке, потом выбил меч из рук другого, но мой клинок застрял в его рукояти. Будь он длиннее, я бы не смог его высвободить, но меч Софоса был короткий, и я успел выдернуть его за миг до того, как кто-то напал слева. Во мне проснулись навыки, казалось, давно забытые: я отразил атаку, сделал выпад, пронзил противника – должно быть, насмерть. Это оказалось не сложнее, чем проткнуть манекен на тренировке. Он упал, и я пришел в такой ужас, что выпустил рукоять. Я никогда не хотел быть солдатом. Потому и стал вором, чтобы никого не убивать. И вот куда меня это привело.

Вдруг легкий толчок в спину бросил меня на полшага вперед. Я опустил глаза и увидел, что рубаха на груди топорщится, как шатер, и сквозь прореху торчит полдюйма стального лезвия. Наверное, острие вонзилось где-то около середины спины, но скользнуло вбок и вышло около подмышки. Отчетливо помнилось, что на клинке было всего лишь небольшое пятнышко крови.

– Мы думали, ты погиб, – сообщил Софос.

Я и сам так думал. Колени подкосились. Все вокруг надолго погрузилось в чудовищный мутный туман. Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на спине и надо мной простирается безоблачное синее небо. Эта синева – вот и все, что я тогда видел. Должно быть, я лежал на телеге, но бортов не было видно. И оливковых деревьев тоже, и гор. Если бы колеса не подскакивали на дороге, я бы решил, что лежу на облаке. Люди опять что-то кричали, но до них было очень, очень далеко. Люди были важные, что-то кричали про меня. Я услышал короля Сауниса, королеву Эддис, еще кого-то, но не узнал их. Наверное, это были боги. Я хотел им сказать: не суетитесь. Хотел объяснить, что мне все равно осталось недолго, так что не над чем тут суетиться, но в этот миг телега наткнулась на особенно крупную кочку. Синее небо над головой стало красным, потом почернело.

* * *

Из воспоминаний меня выдернул голос Софоса:

– Кто тебя научил так драться?

– Отец.

– Он очень сердился, когда ты стал вором?

Мне вспомнилось, какая разгорелась буря, когда я порвал приказ о зачислении в армию.

– Да. – Однако когда мы обсудили и уладили этот вопрос, то стали гораздо ближе. – Но сейчас он смирился.

– Тебе и впрямь надо было идти в армию, – сказал Софос. – Из тебя боец вышел бы лучше, чем из Амбиадеса. Наверное, потому он и сказал «поделом». А когда Поль… – Он запнулся.

Я открыл глаза и увидел, что он плачет. Он утер лицо рукавом. Мне не хотелось вспоминать о том, что произошло у подножия обрыва, а Софосу явно не хотелось думать о том, что случилось наверху.

Он вытер слезы и, глубоко вздохнув, тихо продолжил:

– Волшебник сказал Амбиадесу, что нечему тут радоваться, а капитан сказал, очень даже есть чему, и Амбиадес сначала вроде бы хмурился, как волшебник, но потом вдруг стал очень доволен собой. И тогда мы поняли, что это он рассказал аттолийцам о горной тропе.

Мне вспомнился дорогой черепаховый гребень Амбиадеса, на него обратил внимание даже волшебник. Наверное, поинтересовался, откуда у Амбиадеса деньги на такую вещицу. Я давно подозревал, что Амбиадес находится у кого-то на жаловании и что время от времени его мучает совесть, но полагал, что ему платит кто-то из недругов волшебника при саунисском дворе. Ни мне, ни волшебнику не приходило в голову, что он предал своего короля и перекинулся к аттолийцам.

– Амбиадес хотел было что-то сказать, но тут донесся твой крик.

Я закричал?

– Из тебя выдернули меч, и мы услышали твой вопль аж на вершине обрыва, – дрожащим голосом пояснил Софос. И тут я вспомнил. Вот оно, самое мутное и ужасное, то, что стерлось из памяти. Мне казалось, что вместе с мечом из меня уходит сама жизнь, но нет – жизнь все-таки осталась. Она протянулась между мной и мечом. Наверное, только воля богов смогла бы удержать меня на этом свете, однако сам факт моего существования был для них страшной обидой. Мне было назначено умереть, но вместо этого меня наказали болью. Уж лучше бы я умер.