Вот и все, думает она. Звуки рассеялись в тишине – так же было, когда он сюда входил. Он возвращается в темные глубины моря, откуда явился.
Очень собранная, выпрямив спину, она изо всех сил сжимает кулаки, чтобы не броситься следом. Не закричать, не позвать его. И вдруг ощущает чье-то присутствие рядом, поднимает голову и снова видит его; он стоит перед ней и смотрит ей в глаза.
– Я хочу снова вас увидеть.
Она глубоко вздыхает, стараясь скрыть волнение. Радость электрическим разрядом сотрясает ее изнутри.
– Я уже говорила: это вполне возможно, когда все закончится. Почему нет?
Он качает головой. Он очень серьезен. Почти по-детски. Красивый. Нерешительный.
– Я не о том, когда все кончится… Тем более я не знаю чем.
Он слегка наклоняет голову набок, не отрывая от нее взгляда. Молча чуть пожимает плечами и смотрит на алтарь, будто именно там найдутся необходимые слова. И вдруг улыбается, словно подшучивая над собой:
– Я хочу видеть вас сейчас. Сегодня вечером, утром. Не знаю когда. Я хочу увидеться с вами, прежде чем…
– Прежде чем? – испуганно спрашивает она.
– Да.
Елена отвечает – и не узнает собственного голоса:
– Делайте, как хотите, – шепчет она. – Вам никто не мешает.
Я бы хотел ненавидеть тебя всю мою жизнь, всю до последнего дня, но я не знаю, как этого достичь. Такие разносятся слова. Из граммофона за стойкой паба «Месть королевы Анны» звучит американская мелодия в исполнении Каунта Бейси. Слышится музыка и громкие голоса: приходится чуть ли не кричать. От крика в глотке сухо и хочется промочить горло. Ненавидеть тебя всю мою жизнь, любовь моя, настаивает песня. Всю мою гребаную жизнь, фальцетом подпевает пьяный мичман, канонир, опершись о стойку бара рядом с Гарри Кампелло. Заведение расположено в порту, рядом с ближайшими казармами, – широкий, плохо проветриваемый туннель; там дымно, пахнет по́том и дешевым пивом «Саймондс». Полсотни мужчин и ни одной женщины; ни одна не выдержала бы здесь и пяти минут. Разрешено присутствие низших чинов, так что смесь из знаков различия и формы военных моряков, летчиков и армейских разбавлена моряками конвоя, который – теперь уже все знают – сформирован и пойдет в Александрию. Есть там и американцы.
У торца стойки беседуют трое: Кампелло, Уилл Моксон и Ройс Тодд. Целый вечер они изучали совместные маневры, военные карты и докладные записки; прикидывали, насколько вероятны вражеские угрозы, саботаж, подводные атаки и ответные действия. Сейчас, расслабившись, они – кабинет министров кризисной ситуации на море, как окрестил их троицу Тодд, – курят сигареты и делят бутылку виски «Хейг клаб», уже опустевшую на две трети. Кампелло, который пьет медленно и мало, сохраняет трезвость, Моксон слегка навеселе, а Тодд, по его собственным словам, «уже нагрузился выше ватерлинии».
– Они придут, – непререкаемо заявляет Тодд.
Он твердит об этом весь вечер, а выпитый виски лишь укрепляет его позицию. Штиль после шторма, луна светит как надо, и прочее, и прочее. Итальянцы наверняка воспользуются ситуацией. Старший лейтенант опирается на стойку бара, закатав рукава взмокшей форменной рубашки; перед ним стоит стакан, рядом бутылка. «Козлы», – то и дело повторяет он. Отважные козлы. Глаза у Тодда налиты кровью, и он в ритме музыки поводит головой из стороны в сторону.
– Говорю вам, они придут.
– Причем скоро, – отзывается одетый по уставу Моксон, поправляя черный галстук.
Тодд возражает, подняв указательный палец. Его голова мотается туда-сюда, словно автомобильные дворники.