– Вперед!
Он шел впереди цепи, присматриваясь к кустам, пытаясь первым заметить любое движение. Небо начинало светлеть, но ольховый лес по-прежнему темнел впереди, под склоном бугра, как пещера. Ни крика птиц, не шелеста веток, и даже парашют висит как на картинке – не шевельнется. Когда до цели оставалось всего несколько десятков шагов, Буторин понял, что на парашютных стропах висит человек. Он знаком подозвал двух бойцов с автоматами и стал приближаться к диверсанту. Зловещая фигура в темном лесу. Но когда они подошли вплотную, стало понятно: человек, висевший на парашютных стропах, мертв.
Тело положили на траву, осветили фонариком. Буторин зло сплюнул, достал карту и нанес пометку о месте положения парашютиста. Диверсант был убит еще в воздухе осколком зенитного снаряда. Теперь надо искать второго и надеяться, что он не пострадал. Второй парашют опускался правее, значит, надо подниматься по склону вверх. Тогда уж с двух сторон…
– Букатов! Возьми два отделения и обойди лес. За лесом поднимитесь на склон и перекройте дорогу к Волге и направление на соседнее село. Если он еще здесь, вы его не пустите, если он проскочил, то мы все равно не знаем, в каком направлении. Все, а мои ребята бегом наверх!
Буторин первым стал подниматься по склону, скользя ногами по осыпям мелких камней, по влажной от росы траве. Хватаясь рукой за ветки кустарника и молодых деревьев, растущих на склоне, он поднялся наверх быстрее всех. Тяжело дыша, подождал остальных и приказал:
– Двое – вон к тем кустам, двое – вдоль склона. Максимум осторожности. Громко шуметь, окликать друг друга – всячески показывать, что вас много. Спугните его, если он здесь. Вперед!
Второй диверсант был рядом. Он поднялся на склон всего за несколько минут до того, как к ольховому лесу подъехали машины. Спрятавшись в кустах, он лежал и прислушивался, надеясь, что преследователи будут прочесывать лес и берег Волги. Но когда они поднялись на склон, нервы диверсанта не выдержали, и он бросился бежать. Задумка была простая: найти, где поудобнее, и спуститься в лес. Там темно, будет возможность скрыться. Ведь две машины могли привезти не больше тридцати человек.
Буторин первым заметил мелькнувшую фигуру и крикнул что было сил:
– Стой, стрелять буду! Бросай оружие! Ты окружен!
Человек обернулся на бегу и выстрелил на голос. Пуля прошла рядом с Буториным. Он выругался и еще быстрее побежал за незнакомцем. Кричал громко, надеясь, что вторая группа, которая должна подняться и перекрыть диверсанту путь, услышит его и сориентируется по голосу. Покажет, что их там много, что туда бежать бессмысленно и надо сдаваться. Побольше шуму!
Внутри сладко засосало под ложечкой. Неужели удастся хотя бы на этот раз взять шпиона живым? Хоть одного!
– Стой, дурак! Некуда тебе бежать, ты окружен! Сдавайся!
Короткий странный вскрик, и диверсант вдруг исчез. Буторин остановился, присел на одно колено, поднял пистолет. Знаем мы такие фортели. Вскрикнул, а на самом деле притаился и ждет, когда преследователь подойдет поближе, чтобы выстрелить в упор.
– Виктор Алексеевич! – послышался голос командира отделения Букатова. – Он, кажись, того… вниз по склону сорвался.
Увидев широкоплечую фигуру бойца на фоне светлеющего неба, Буторин поднялся на ноги и пошел ему навстречу. Тот стоял и смотрел вниз. Еще было слышно, как по крутому склону осыпается земля. Буторин велел оставаться наверху своей группе, а сам с бойцами Букатова, ругаясь на чем свет стоит, поспешил вниз, в обход леса. Через пятнадцать минут запыхавшиеся, с ободранными коленями и локтями, бойцы добрались до места падения диверсанта. Тело лежало между корнями деревьев. По неестественно вывернутой ноге и положению головы было понятно, что противник мертв. Буторин поднял голову и осмотрел склон: несколько кустов, больших камней и не за что ухватиться. Высота метров двадцать, а внизу стволы деревьев. Опустившись на колени, Виктор попытался нащупать пульс, потом приложил пальцы к шее лежавшего. Никаких признаков сердцебиения.
– Подгоните сюда машину, – приказал он, – возьмите брезент и накройте тело. Букатов, бери вторую машину и дуй в город в Управление НКВД. Доложишь там о находке, опишешь ситуацию, место покажешь. Пусть приезжают, фиксируют. Эх…
Он представил, какими глазами на него посмотрит Маринин. Да и Шелестов тоже. И как им объяснить? Направили специалиста, чтобы усилить истребительный батальон, а то они, видите ли, не могут никак диверсантов взять живыми. И вот результат! Что взять с трупа? Ну, документы изучат, ну, по способу изготовления документов сделают вывод о подготовке диверсантов и их целях. Чем серьезнее цели, тем серьезнее подделывают документы. По снаряжению можно сделать выводы… А вот карты, если у этих диверсантов они и есть, то без пометок. Не узнаешь, куда и зачем они пришли. Только косвенные доказательства, и никаких прямых.
У Сосновского было щекотливое положение. С одной стороны, нет доказательств, что Люба – враг или работает на врага. Просто одинокая женщина, которая пытается приспособиться в сложных условиях военного времени. И поэтому использовать ее симпатию к себе в собственных целях было как-то неловко.
Но с другой стороны, женщина сама этого хотела. И еще был один важный момент, который стоило учитывать. Важность поимки диверсантов, нацеленных на завод, возможность нанесения ущерба не только предприятию, но и фронту, куда в результате диверсии будет недопоставлено большое количество самолетов. Там, на фронте, люди жизни кладут, защищая Родину. И положение одной женщины-приспособленки не идет ни в какое сравнение с этим. Вот она – страшная арифметика войны. Если она сама своего долга не понимает, то это не снимает с нее обязанностей по защите своей Родины.
Можно с ней поговорить открыто, расспросить, сделать своим союзником сознательно. А если она играет свою роль приспособленки, если она враг, завербованный и заброшенный сюда по документам другого человека? Тогда сорвется вся операция. Последствия могут быть непредсказуемыми.