Михаил с виноватым видом провел пальцами по ее щеке:
– Простите, Люба, я ведь женат.
Женщина мгновенно вцепилась в его плечо и стала жадно и отчаянно целовать его:
– Пусть, я же не претендую, Михаил Юрьевич, Мишенька… я же вас не спрашивала и не спрошу никогда. Вы приходите, когда хочется, я буду вас ждать, я буду вашей. Разве я могу чего-то требовать и ждать от вас! Приходите, когда сможете и когда захотите прийти. К столу, к огню, к горячему ужину! Ко мне…
– Что ты, конечно же, я приду, – шептал Михаил. – Я знаю, как это бывает, когда так одиноко и холодно…
– Да, да, – шептала Люба, жадно впиваясь в него губами.
Сосновский отвечал на поцелуи, а перед глазами в который уже раз мелькала надпись на банке: «Тушенка свиная… Наркомпищепром… 350 г… ГОСТ 5284–34… партия 3682».
Коган сидел на бревнах и смотрел на Волгу, изредка бросая в воду мелкие камешки. Недалеко, у самой воды, какой-то рыбак смолил отремонтированную лодку. Запах смолы и дым костра, на котором стояло ведро, доносились и сюда. От этого Борису казалось, что снова он вернулся в детство, в котором были дальние родственники, жившие в Крыму. И почти ежегодные поездки на море. И такой же вот берег, только не река, а бескрайние просторы до самого горизонта. И тоже кто-то смолил лодку, тоже причаливали рыбаки и от их баркасов пахло рыбой.
– И что ты думаешь? – спросил Шелестов. Максим сидел верхом на старом чурбаке и гонял во рту спичку, щурясь на вечернее солнце. Неподалеку переминался с ноги на ногу Маринин.
– В принципе, режим у них серьезный, – Коган покрутил в пальцах очередной камешек, но не стал бросать его в воду. Отряхнул руки и продолжил: – Проникнуть на мост просто так нельзя. Получить документы сложно: надо пройти определенную процедуру, доказать, что тебе очень надо, или иметь приказ соответствующего ведомства и запрос на пропуск. Причем ограниченный во времени. Даже командировочное удостоверение и письмо от наркомата не гарантируют, что НКВД не сделает дополнительный запрос, чтобы выяснить, а правда ли тебе давалось такое задание и точно ли тебе надо на мост. Я, кстати, на мост так и не попал. Поводили меня по краю, осмотрел насыпи, стрелки, шпалы, рельсы, потом проводили с богом.
– То есть ты полагаешь, – спросил Максим, – что легально даже с хорошими документами диверсанты попасть на мост не смогут?
– Рискованно. Я бы не стал на их месте даже пробовать. Один попадет, десять спалятся сами и спалят первого. И тогда вообще никому не подойти – охрана поймет, что их чуть не обвели вокруг пальца.
– А если скрытно? Интересно узнать взгляд со стороны свежего человека.
– А ты помнишь, когда мы на лодке плавали, сколько глаз на нас смотрели в бинокли. Там в переделах прямой видимости было, кажется, три военных судна. Я потом еще понаблюдал. Любое движение по воде, даже самое незначительное, обязательно будет в поле зрения наблюдателей с катеров дивизиона или постов на мосту.
– Вывод: мост взорвать нельзя? – поторопил Когана Шелестов.
– Взорвать можно все, – покачал головой Борис. – Вы слышали, что у японцев в их культурно-военных традициях есть такой термин – токкотай[6]. Это добровольцы-смертники или просто люди, которые готовы пожертвовать собой ради хозяина.
– Японцы? – удивленно спросил Маринин. – При чем тут японцы? Ведь Япония держит нейтралитет и не вступает в войну?
– Ну, вот и я о том же, – усмехнулся Коган. – Прорваться на мост, что с суши, что с воды, может только смертник. Скорее всего, его убьют раньше, чем он что-то сможет сделать. А кого мы имеем в числе диверсантов? А, Глеб Захарович? В основном предатели, которые выторговали себе жизнь у врага и готовы лизать ему сапоги и выполнять его приказы, но не стремятся жертвовать собой во имя Германии.
– Есть и идейные борцы, – возразил Шелестов. – Например, из числа бывших белогвардейцев. Они тоже любят Родину, но любят ее такой, какой она была при царе. И они хотят вернуть тот строй и готовы умереть за это.
– Ладно, – согласился Коган. – Спорить не буду. Но это все чистая теория. Я что-то не слышал о таких выходках даже со стороны идейных белогвардейцев. Много они взорвали чего ценой собственной жизни? Давайте все же вернемся к мосту. Итак, его охраняет не милиция и не собственная ведомственная охрана. Мост охраняет полк НКВД. Поэтому отпадает вариант подкупа, запугивания и шантажа. Охраняется мост хорошо, поэтому прорваться к нему можно только с боем. Или в одиночку, но жертвуя собой. Поезда, которые следуют по мосту, как я знаю, проверяются постоянно и на стадии формирования, и при прохождении через станции. Так что вопрос с минированием состава тоже отпадает.