Убедившись, что на берегу никого нет, Буторин вышел из штрека и направился к следующему. Так он обследовал три тоннеля, постепенно приближаясь к мосту. Ничего странного и интересного обнаружить не удалось, но несколько раз он замечал внутри на рыхлых наносах, на черной слизи, скопившейся кое-где на плитах, что-то похожее на человеческий след. Тут они сохраняться долго не должны, ведь после каждого дождя проходит поток воды, который смывает все следы.
После посещения каждого тоннеля Буторин подолгу стоял у входа, чтобы глаза привыкли к дневному свету. А еще это позволяло ему немного согреться. В тоннелях было холодно и сыро.
Согревшись, Буторин вышел из тоннеля, осмотрелся и двинулся к следующему. И снова сырость и холод. Отойдя подальше от входа, он включил фонарик и стал осматривать бетон под ногами и стены. Все то же самое, все это он видел и в других тоннелях. Вот и первая камера с водотоком с поверхности.
Буторин замер на месте. Камера не была пуста. Кроме трубы, опускавшейся в центре, на бетонном полу лежали профильные полосы железа, скрепленные между собой. Что-то очень хорошо знакомое. Присев на корточки, Виктор стал осматривать странную конструкцию. И тут до него дошло, что это до конца не собранные или, наоборот, разобранные направляющие рельсы для пуска реактивных снарядов. Такие установлены на машинах реактивных минометов, прозванных «катюшами». Он представил, как этот короб можно расположить на земле, вот и подпорки. А сюда укладываются снаряды. Нужен электрический запал. И тогда… Что это? Просто хлам, который кто-то затащил в тоннель? Дети играли? Или…
Нахмурившись от скверных предчувствий, Буторин поднялся, отряхнул руки и двинулся назад. Светлый проем входа маячил впереди. Выключив фонарик, Виктор прибавил шаг, торопясь поскорее попасть на солнце. Подумать и обязательно доложить Шелестову. И показать Маринину! У самого входа он пошел медленнее, стал прислушиваться. Остановился, чтобы осмотреться по сторонам, убедиться, что поблизости никого, никто не видит его «экскурсий».
Вдруг снаружи что-то хрустнуло. Буторин замер, рука потянулась за спину, где за ремнем был пистолет.
Человек, шагнувший в тоннель, остановился, увидев направленное ему в лицо оружие. Виктор всего секунду рассматривал незнакомца. Крепкое властное лицо, возраст – явно старше пятидесяти лет, выправка военная, на плече полупустой солдатский вещмешок. Буторин не успел приказать положить мешок на землю и поднять руки, как сбоку ему резко бросили в лицо что-то большое и тяжелое. В воздухе мелькнули лямки второго вещмешка. Буторин отпрянул назад, так и не нажав на спусковой крючок. Он не хотел стрелять на поражение в неизвестных людей, не будучи уверенным, что это враги.
Что-то тяжелое с твердыми углами в брошенном вещмешке ударило по локтю и в скулу, и тут же в проеме тоннеля появился второй человек. Крепкий, коренастый, с выпяченной челюстью, он ринулся на Виктора. Какое-то седьмое чувство подсказало Буторину, что у человека в руке нож. Еще не видя холодного оружия, он отшатнулся еще дальше назад, к другой стене тоннеля. Удар по руке, точно по пальцам, и пистолет полетел на землю. Буторин успел опустить беззащитные руки, ставя их крестом. Именно в этот момент чужая кисть с зажатой финкой ударилась в скрещенные руки, но лезвие не достало до тела.
Игры в гуманность закончились. Теперь Буторин просто защищал собственную жизнь, не задумываясь о том, кто перед ним и почему на него напали. Его скрещенные руки развернулись, поймав нападавшего за кисть. Рывок, и Виктор завернул руку незнакомца назад так, что тот вскрикнул. Но этого оказалось недостаточно, потому что противник изо всех сил ударил Буторина ногой в голень и одновременно попытался вырвать руку с ножом. Два тела снова отшатнулись к противоположной стене тоннеля. Незнакомец почти вырвал руку, но Буторин сжал ее как мог и рывком бросился на противника, поворачивая его кисть с ножом так, чтобы направить ему в бок.
Незнакомец громко вскрикнул и обмяк. Буторин почувствовал, как с характерным еле слышным хрустом нож вошел в человека. Короткая, длившаяся всего пару секунд схватка завершилась, но оставался второй противник. Он успел осмотреться по сторонам, потом нагнулся, подхватил с бетонного пола оброненный Виктором пистолет. Не оставалось ничего другого, как броситься всем телом вперед, в надежде успеть схватиться со вторым противником прежде, чем тот наведет на Буторина оружие. Два сцепившихся тела рухнули на бетон.
Противник был силен. Буторин несколько раз пытался придавить его к земле, сдавить горло, вывернуть руку, но это ему никак не удавалось. Они хрипели и катались по осклизлому бетонному полу. Пистолет вылетел из руки незнакомца и покатился по бетону к стене. Из последних сил Виктор развел руки своего противника и резко ударил его лбом в лицо. Удар не совсем получился, потому что противник в последний момент, как будто предвидя это, отвернулся, и удар пришелся куда-то в область уха.
Но Буторин все же сумел схватить пальцы правой руки незнакомца и резко рывком повернуть вокруг своей оси. Тот закричал от боли и вынужден был всем телом повернуться сначала набок, а потом, под нажимом Буторина, упасть на живот. Когда Виктор до конца вывернул противнику руку и стал примериваться, как вытащить у того из брюк ремень, чтобы связать руки, в проеме появились люди, и несколько голосов одновременно закричали:
– Не двигаться, милиция!
– Бросай оружие!
– Тут один ранен!
Буторина оттащили от противника, поставили на ноги. Он разглядел трех милиционеров и еще какого-то молодого, в гражданской одежде, державшегося чуть в стороне. Противник Буторина, скрипя зубами от боли, придерживал поврежденную руку и свирепо смотрел на мужчину, который пришел с милиционерами.
– Предал, мерзавец! А я тебе верил больше других…
– Молчать! – прикрикнул один из милиционеров. – Обыскать их всех!
Шелестов смотрел на человека, придерживающего поврежденную правую руку, и пытался представить себе, кто же он такой. Уже битый час Маринин допрашивал задержанного, но тот упорно молчал. Он не оправдывался, не излагал заготовленную легенду. Он вообще не делал попыток защищаться. Он просто молчал. С внутренним достоинством и решимостью.
«А ведь он пойдет в своем упрямстве до конца, – подумалось Шелестову. – И под расстрел пойдет».