– Отовсюду. Там есть и военнопленные, и предатели, и уголовники, и идейные, кто борется против большевиков. Обработка у них поставлена хорошо. Каждого завербованного сначала месяц выдерживают в фильтрационной зоне, пока идет проверка личности. Там месяц промывают мозги, агитируют, обрабатывают психологически. Потом месяц или два подготовка в школе. Потом заброска.
И Суходолов начал рассказывать. Все, с начала, как он пришел в школу, как решил себя вести, чтобы оказаться поближе к начальству. Проверка Матвея Лыкова, за которого он себя выдавал, прошла хорошо. Действительно доказали, что он сын кулака, сосланного в Сибирь. Рассказал, как втирался в доверие к бывшему штабс-капитану Храпову, как старательно играл роль доносчика. И как его едва не зарезали уголовники, когда поняли, что он стучит. Суходолову удалось устроить «случайный взрыв» на тренировке, где погиб уголовник Плетень. Рассказал, как уже на советской территории он ждал, когда Храпов расскажет о задании и они начнут к нему готовиться. И тогда Иван пошел бы в милицию. Кого бы повезло встретить, тому бы и открылся. Но о задании не было ни слова. Шли дни, а потом возникли эти штреки в склоне для водоотведения. Сначала Суходолову поручили затащить туда какой-то металл. Он понял, что это направляющие для «эрэсов», как на «катюшах». И испугался, что не успеет сообщить о диверсии. Ведь установить блоки, вложить снаряды и пустить их – дело минутное. И когда Храпов с Бурлаковым отправились к этим тоннелям, Суходолов решил, что ждать больше нельзя, и побежал в ближайший отдел полиции. Ему повезло встретить трех милиционеров на мотоцикле и убедить их в том, что он говорит правду. Пришлось только приукрасить, приврать, что диверсия произойдет с минуты на минуту.
Суходолова отправили вместе с группой оперативников управления НКВД брать оставшихся на свободе диверсантов – Агафонова и Кочеткова. Теперь уже медлить нельзя, раз убит Бурлаков, если арестован сам командир группы Храпов. Всю группу нужно изолировать, а потом работать с ней, пытаться поиграть с абвером.
– Ты ему поверил? – спросил Маринин, когда оперативники уехали.
– Знаешь, поверил! Не потому, что все им изложенное правдоподобно. Боль в нем настоящая, вот что я увидел. А еще, Глеб Захарович, у нас выхода иного нет. Надо поверить и начать работать. Ошибаемся или нет, нам не узнать, пока не начнем разрабатывать канал этой группы. Меня смущает другое. Ты правда поверил, что группу послали установить на берегу направляющие, что они достанут где-то реактивные снаряды от «катюш» и нанесут удар по мосту?
– Согласен, – усмехнулся Маринин, – мне такое задание тоже показалось не слишком реальным. Но нам все равно придется проверить возможности группы, их связи, которые они наработали здесь и которые им дали в абвере. А если и правда у них есть канал добычи «эрэсов»? Если у них есть выход на армейские склады? Знаю, в «катюшах» самое секретное – это начинка снарядов, это состав пороха. Остальное все чистая механика на уровне школьных уроков физики. Снаряды добыть невероятно сложно. Но это если не забывать, что им в кратчайшие сроки нужно взорвать железнодорожный мост стратегического значения. Немцы могут даже на парашютах в контейнерах сбросить им несколько снарядов, которые вполне можно захватить на передовой.
– Теоретически ты прав, – согласился Шелестов, – а практически, как мне кажется, нам эту группу подставили. Нас хотят убедить, что это реальная попытка. От нас хотят, чтобы мы нацелили свои усилия на поиск предателей на артиллерийских складах, чтобы усилили физическую охрану моста. А тем временем другая группа диверсантов займется – чем? Боюсь, что совсем другим, неизвестным нам направлением.
Зазвонивший телефон прервал их разговор. Маринин поднял трубку, выслушал и приказал:
– Ведите!
– Что случилось? – насторожился Шелестов.
– А случилось то, Максим Андреевич, что господин Храпов решил дать показания.
Он вошел все такой же прямой, полный холодного достоинства. Но уже чувствовалось, что нет в нем прежней стали и упрямства, желания унести в могилу свои тайны. Он держал руки за спиной и глядел поверх голов куда-то в окно. Очевидно, что этот человек полон тяжких размышлений и противоречивых выводов. Лицо Храпова было спокойным, но в глазах был заметен лихорадочный блеск.
– Садитесь, – разрешил Маринин. – Мы слушаем вас. Вы хотели что-то сказать? Решили давать показания?
– Да, но вы слишком просто это сформулировали, – заволновался Храпов, кусая губы. – Все не так. Да, я готов отвечать на ваши вопросы, но мне важно, чтобы мне верили, мне важно, чтобы вы поняли, почему я это делаю.
– Тонкая мятущаяся русская душа, – не удержался от иронии Шелестов, – полная сомнений и страданий.
– Русская! – повысил было голос Храпов, повернувшись к Шелестову, но тут же спохватился: – Вот именно потому, что русская, я и пришел. Это не война русских с русскими. Это чудовищная война на уничтожение всех, независимо от этнической принадлежности.
– Нам известно, что вы бывший штабс-капитан царской армии, – заговорил Маринин, но Храпов его перебил:
– Я прошу вас не играть такими понятиями. Я не бывший офицер царской армии. Я все еще офицер русской армии, и меня никто не освобождал от присяги служить России и своему народу. Вы ошибаетесь, если думаете, что, давая клятву служить за веру, царя и Отчество, я освободился от нее ввиду того, что веру в моем Отечестве уничтожили, убили царя и его семью. Но ведь осталось Отечество. А оно – в русских людях, это Москва, Петербург, это Волга и Днепр, это Кавказ и Урал. Вы понимаете меня или для вас это просто слова?
– Понимаем, – ответил Маринин. – Вы хорошо и очень красочно объяснились относительно присяги и чувства долга. Но непонятным осталось другое. Почему вы заговорили обо всем этом именно сейчас, когда, простите за мой рабоче-крестьянский юмор, вас жареный петух в задницу клюнул? В 1914 году, я так понимаю, вы воевали на германском фронте. А где же вы были в Гражданскую войну, когда русские убивали русских? Где вы были с вашими сомнениями и страданиями о русских березках? А где вы прозябали двадцать лет после Гражданской войны, вплоть до 1941-го? Догадываюсь, вы служили немцам. А теперь по их приказу с парашютом за плечами и ножиком в кармане обратно на родную землю? Навестить, так сказать, Святое Отечество?
– Вы вольны иронизировать и издеваться, – отозвался Храпов, но теперь его перебил Шелестов: