– Минуточку… Марсель, это ты? – внезапно заговорил по-французски угловатый субъект с заросшим черной щетиной лицом.
Он сделал шаг вперед, присмотрелся. Марсель раскрыл от удивления рот и вдруг заулыбался, блеснув зубами.
– Андре! – взвизгнул он. – Да тебя в этой щетине и не узнать!
Никто опомниться не успел, как эти двое заключили друг друга в объятия, смеясь и обмениваясь шуточными ударами.
– Кузен мой, – объяснил Марсель, когда закончились мужские нежности. – Он тоже из Марселя, в одном квартале жили. Наши матери – родные сестры. Я слышал, что он тоже в маки ушел, только не знал куда.
– Ладно, – поморщился старший. – Пойдем в отряд. Будем разбираться, что вы за кексы такие. Романов, говоришь? – Партизан помялся, вытер ладонь о штаны и протянул ее Павлу: – Суховей Виталий, капитан Красной Армии. У товарища Истомина вроде начальника разведки. У нас в отряде половина – русские, а остальные… Ну кого бог послал… Это вы там стреляли? На весь лес слышно было, вот Юрий Михайлович нас и отправил выяснить, что за охотники тут объявились.
Глава 8
– Контрразведка, говоришь? – наморщил лоб крепко сбитый мужчина с квадратной челюстью, одетый в клетчатый макинтош. – Неслабо тебя занесло, майор… Постой, так ты из НКВД? Особист, значит?
– Одичали вы в этой глуши, Юрий Михайлович, – улыбнулся Павел. – Контрразведка с апреля прошлого года является составной частью наркомата обороны. Мы такие же военные, как и все. СМЕРШ – может, слышали? Поиск и обезвреживание шпионов и диверсантов в нашем тылу… Я выполнял секретное задание командования, я об этом уже рассказывал.
Подробности майор опустил – кому они интересны? Да и режим секретности никто не отменял.
Помимо Истомина, присутствовал его помощник – коренастый субъект среднего роста, в очках, весь заросший бородой. Представился Дунаевым Сан Санычем. У него были внимательные умные глаза, а мысли, благодаря обилию растительности, совершенно нельзя было прочесть.
Они сидели под навесом на открытом воздухе. Вокруг шумела партизанская база. Объект, в отличие от базы Вермона, был основательный, и людей здесь обитало больше. База располагалась в лесу, на пологом горном склоне. На утесах несли службу наблюдатели с пулеметами – база охранялась самым серьезным образом. Связные находились в окрестных деревнях, «голубиная почта» исправно работала. Уступы на поверхности горы связывали вырубленные в глине ступени. Растительности хватало, чтобы замаскировать базу с воздуха, плюс использовались маскировочные сети трофейного происхождения. Землянки соединялись ходами. Из оврага, вгрызавшегося в гору, проистекали запахи вкусной здоровой пищи. Люди сновали, как муравьи в муравейнике, – несли службу и занимались хозяйственными делами. Мелькали вездесущие баскские береты, иноземные и славянские лица.
– Ладно, верим мы тебе, Павел Сергеевич, – вынес вердикт Истомин. – Для лазутчика, сочинившего такую историю, чересчур затейливо, они попроще работают. И в то, что ты страдал в концлагерях, а потом героически сражался в отряде товарища Вермона, тоже верим… Вермона жалко, сочувствую, что вы потеряли в Соли так много людей… Присоединяйтесь к нашему товариществу, майор. Вы, шестеро, не бог весть какая подмога, но все лучше, чем ничего. Народ обстрелянный, это главное, а национальный состав никого не волнует… Я Истомин Юрий Михайлович, ты уже в курсе. Майор, артиллерист, под Курском контузило – попал в плен, отправили в Локоть. А Локоть, если не знаешь, – это рассадник предателей, у них там целая республика была, сейчас уже нет. Склоняли к сотрудничеству – отказался. Потом менял концлагеря как перчатки: Белоруссия, Польша… Насмотрелся, как с нашими военнопленными обращаются. Бежал из французского Лапьеза, это на севере. Знатный был побег, но бестолковый… Там и русские были, и французы – кого только не было. Рванули всем гуртом за колючку, охрану камнями забили. Они обалдели, даже стрелять не сразу начали. Давно подмечено: если хочешь что-то сделать – делай экспромтом! Потом они опомнились, подтянули солдат из дивизии «Мертвая голова» и давай по лесам беглецов отлавливать и отстреливать! Ушла десятая часть беглецов – нормальный, в общем-то, процент, больше и не бывает. Растворились в лесах, обзавелись оружием и давай на юг прорываться, где теплее, – Истомин усмехнулся. – Я сколотил один отряд – его разгромили, я подался в бега. Снова собрал людей, мы ушли в бургундские горы. По-французски стал немного понимать – жизнь заставила… Местность – Бельфорский коридор, долина, стиснутая горами. Пара полноводных рек, на северо-востоке – Верхнерейнская возвышенность… И в географии, как видишь, поднаторел! Почвы здесь своеобразные, глинистые плесовые грунты. Во время дождей превращаются в кашу, и тогда там, где нет дорог, пройти становится невозможно. Но нам это только на руку, дождь пройдет – можно спать спокойно… Руковожу этим отрядом, считай, с ноября. Имеем громкое название: «Отряд имени Надежды Крупской». Половина бойцов – русские, остальные – с бора по сосенке. Все виновные, в плен попадали, то есть совершили государственное преступление. Вот и искупаем свою вину. Иллюзий не питаем – полностью не искупим, отвечать будем после войны. Но что поделать, судьба такая. И ты, майор, искупать будешь, не надейся. Нахлебаемся еще.
– Искупим, Юрий Михайлович, рано об этом думать… Вы тоже военнопленный, Сан Саныч? – обратился он к Дунаеву.
– Бог миловал, – хмыкнул бородач. – Я, товарищ майор, вообще по другой части. Эмигрант я.
– Белоэмигрант? – нахмурился Павел.
– Просто эмигрант, – поправил Дунаев. – В Бресте жил до войны (во французском, разумеется, Бресте). В городе большая русская диаспора была. Родня в семнадцатом покинула мятежную Россию. Отец был статским советником, мать – домохозяйкой. Мне уже исполнилось четырнадцать, но моего мнения не спрашивали – посадили в поезд. Отец сокрушался, что страна потеряна, что произошла разрушительная катастрофа… Бежали через финский Выборг – поезда тогда там еще ходили. Потом Швеция, Польша, Франция. На благоприятный исход Гражданской войны мои родители не надеялись. Отец был уверен, что разрозненное Белое движение не выиграет. Так и случилось. Францию наводнили белоэмигранты. Родитель запил и тихо скончался. Мама тоже зачахла, долго не продержалась. Жил с двоюродной тетушкой. Сам поставил себя на ноги: имею техническое образование, много лет проработал инженером в морском порту. В антисоветских организациях не состоял, если вас это волнует, к политике никаким боком не причастен.
– В Советскую Россию не думали вернуться?
– Зачем? – Дунаев пожал плечами. – Франция стала моим домом. Правда, язык так толком и не выучил, изъясняюсь коряво… Семью завел… – Он вдруг стушевался, замолчал.
– Можешь не продолжать, Сан Саныч, – сказал Истомин. – Каратели погубили семью Сан Саныча – жену и двоих детей. Тогда он осерчал, за оружие взялся, оккупантов ненавидит лютой ненавистью. В Бресте участвовал в террористических атаках, был схвачен – чудом не расстреляли. Судьба забросила в Бургундию. С января он здесь. Грамотный человек, хоть и не военный. Рассуждает здраво, логично, с людьми общий язык находит. Поэтому и стал мне правой рукой.