– Сейчас иди спать – вижу, что не выспался, с петухами тебя подняли. Вечерком подходи, порешаем вопрос. За бойцов своих не волнуйся, они уже освоились на новом месте.
– У нас есть несколько комплектов эсэсовской формы, помнишь, Юрий Михайлович? – напомнил Сан Саныч. – Взяли в Винжу и на всякий случай решили присвоить – вдруг маскарад замыслим? Сейчас самое время устроить этот маскарад. Нужно несколько человек, знакомых с французским языком, – необязательно французов. Пусть с акцентом говорят – неважно, в дивизии всяких национальностей намешано.
– Это вы по адресу, – хмыкнул Романов.
– Я тоже могу принять участие, – сказал Дунаев.
– Примешь, примешь, – проворчал Истомин. – Только бороду сбрей. Посмотри, на кого ты похож, – натуральный Робинзон! Сколько тебя помню, ты вообще не подстригался.
…Павел блуждал по партизанской базе, испытывая безотчетное беспокойство. Нарастал дискомфорт. Такое чувство, будто ему хотели сказать нечто важное, но потом передумали. Он курил под развесистым деревом, снова и снова проигрывая в голове состоявшуюся беседу, и гадал, с чем связано это беспокойство. Может, напрягло известие про рацию, находящуюся в распоряжении командира?
Рация – тема интересная. Семь месяцев после гибели «Глазго» о нем не было ни слуху ни духу. Известие о нападении на конвой не могло не дойти до командования. В Лондон Романов и члены его группы не прибыли. Подозревать их в измене – крайне глупо. Группа по праву считается погибшей, а задание – невыполненным. В Лондон могли отправить других, но когда? Сколько воды утекло? Что вообще произошло?.. История про несостоявшуюся командировку поросла быльем, вспоминалось далеко не все. Он жив, имеет возможность (хотя бы теоретическую) связаться со своим начальством. Даже, возможно, лично с товарищем Абакумовым. Дать сигнал, что он жив и находится во Франции. Он обязан это сделать! Не получится – другое дело, но предпринять попытку он должен… Хотя надо ли? Кому теперь интересен, выражаясь фигурально, «сбитый летчик»?
Павел маялся, не в состоянии найти себе место. Было что-то еще, и это тоже не давало покоя. Партизаны с интересом на него посматривали – все-таки не простой смертный, а целый майор! Бывшие военнослужащие Красной Армии знакомиться не лезли, наблюдали с опаской. Слухи расползались, как в любом другом общественном месте. Бойцы перешептывались – только контрразведчика им здесь не хватало! То, что парень сам отсидел в плену, во внимание не принимали. Эти люди не были похожи на советских солдат. Одеты по гражданке, с независимостью во взглядах, даже с некой вальяжностью, неторопливостью…
Прошел мужчина ярко выраженной семитской наружности с пулеметными коробками на горбушке и с достоинством кивнул. Павел сдержанно отозвался на приветствие.
Хихикнули, пробегая мимо, две девчонки-бульбашки – отчаянно молодые, с озорными мордашками. «Здравствуйте, мужчина», – пропела одна из них. Павел обернулся, девчонки тоже. Майор смутился, а они побежали дальше.
– Познакомиться хотел с девчатами, – поведал, заступив дорогу, Кривошеев. – Такие милые, отзывчивые, непосредственные. Особенно Снежана – просто цветочек несорванный. А теперь не знаю, такого про них наговорили – дескать, руки у них по локоть в немецкой крови. Молодцы, конечно, боевой народец, но знаешь… Так что, осторожнее с ними будь, у них с мозгами немного того, могут своего за чужого принять… Одному англичанину руку сломали, когда он чересчур резво знакомиться полез.
– Уже предупредили, – кивнул Павел. – Но ты же советский человек, Кривошеев, и к тому же офицер. Не будешь же ты замечен в неподобающем поведении?.. С остальными сошлись?
– Да, нормальные парни. На наших партизан похожи – на тех, которые в Советском Союзе. В основном рядовые, младший командирский состав. Из офицеров – только Суховей… Ну, который по линии разведки… На тебя пока смотрят косо, но это понятно. Мы с Николаем говорим, что ты хороший человек и воюешь прилично, – может, размякнут, кто знает… К нам тоже сперва осторожно относились – все-таки офицеры, рожи незнакомые… У тебя все нормально?
– Да, поговорил с начальством. Сегодня отдыхаем, но завтра все должны быть готовы. Похоже, назревает очередной партизанский рейд.
Он снова закурил и стал анализировать свои ощущения.
Женщина в длинной плотной юбке и жакете из суровой ткани волокла тяжелые ведра с водой. Она была обута в резиновые сапоги, волосы пепельного цвета собраны в узел на затылке. Павел заметил, что у нее изящные руки и тяжелые ведра в них смотрелись неуместно. Женщина споткнулась, он бросился к ней, перехватил ведра. Она удивилась. Женщине было далеко за тридцать, у нее было правильное округлое лицо и печальные серые глаза.
– Давайте помогу, мадам, – сказал он по-французски. – Эти ведра вам не идут, может, стоит попробовать что-нибудь другое?
– Хорошо, помогите… – Женщина отпустила ведра и разогнула спину. Она тоже говорила по-французски. – Но должна заметить, что делаю я это не в первый раз и обычно справляюсь. Ручей недалеко, там есть удобный ковш для воды… Если не сложно, донесите до кухни – вы же знаете, где она?
Он почти ничего не расплескал. Спустился по ступеням, вырезанным в грунте, и пристроил ведра рядом с глинобитной печью – очевидно, в отряде имелся мастер по лепке кирпичей из глины и кладке печей.
– Благодарю вас, – кивнула женщина. – Только давайте не будем говорить по-французски. Я, конечно, ценю, что офицеры Красной Армии – люди высокообразованные… – она играючи перешла на русский.