– Чего вы хотели добиться своим заговором?
– Смещения преступного руководства страны. Осуждения и наказания. Освобождения невиновных людей из лагерей, разгона колхозов. Хотели сделать политику страны открытой для народа и всего мира.
– Анархия – мать порядка? Советы без большевиков?
– Уймитесь со своими клише, – отмахнулся Резник. – Партия большевиков осталась бы направляющей силой общества, она полностью должна была обновиться. Германские коллеги, в свою очередь, обещали, что устранят Гитлера, но у них не получилось. Была слабая попытка подбросить бомбу в самолет в сорок первом году, так самолет благополучно полетал с бомбой на борту и сел.
– И вы не понимали, что реализация этих планов – даже не утопия, а детский сад?
– На данную работу мы отводили несколько лет. Наивной публики в наших рядах не было, все все понимали. Нас бы поддержало подавляющее большинство населения – ну не любят наши люди голодать, воевать и безвинно гнить в тюрьмах. Страна натерпелась, куда уж больше? Она не может страдать бесконечно, столько веков подряд. Но тут, как поется в одной хорошей песне, «пошли провалы, начались облавы». Меня не взяли в первую волну – удалось сохранить инкогнито. Я работал в центральном аппарате НКВД, занимался внешней разведкой (подробности опускаю). Наработал бесценный опыт, имел связи за границей с нашей агентурой, и не только с нашей. Ушел через Финляндию – вы не поверите, но не на всем протяжении советско-финской границы шли бои. В приграничный район попал по собственным документам, далее помог надежный человек – вывез в нейтральную Швецию, а дальше – дело техники: мирное торговое судно, мзда капитану, Северное море… Детей к тому времени не нажил, с женой развелся. Позже, когда выявили мою причастность, ее схватили, пытали, но что она могла знать? – Резник сокрушенно вздохнул. – На эту ситуацию я повлиять не мог. Надеюсь, Тамару в итоге отпустили.
– И в Лондоне вас торжественно встретили представители MI5 и MI6…
– Так. – Резник поднял ладошку. – Обвинения в предательстве заранее отвергаю, в этом вы не преуспеете. Англичане – какие-никакие, а союзники. Встретили, предоставили убежище, в этом вы правы. Контакты были минимальные, предоставленные сведения имели для них интерес, но никак не могли повлиять на политику советского государства. Военных тайн мне не поверили, разведывательную агентуру я им не сдал – по той причине, что толком ее и не знаю. Предоставил им сведения, но от дальнейшего сотрудничества отказался – даже для заговорщика это, знаете ли, перебор. Британские агенты злились, подчас складывалось ощущение, что они не прочь передать меня работникам советского посольства, где каждый второй – шпион. Но в итоге меня оставили в покое, выдали мне вид на жительство и чахлый домик на Собачьем острове с видом на портовые краны – местечко, сами понимаете, не фешенебельное. Язык я знал, нашел работу. Потом в Европе началась война, Гитлер напал на СССР… Терзала ли меня совесть? Позвольте не отвечать. В Лондоне тоже было непросто – бомбили, знаете ли. Но в одном я был уверен: воевать я не хочу. Поступали предложения о сотрудничестве с британской разведкой – снова отказывался, и плевать, верите ли вы. Жизнь стала другой, все осталось в прошлом! Познакомился с женщиной в конце тридцать девятого, влюбился по уши, женился. Софья была дочерью разорившегося русского дворянина. Мы оба были бедны, но встали на ноги. Через полгода зачали дочь Любочку. Это был счастливый период, вы не представляете, что делает любовь! – Резник напрягся, побледнел. – Готов отдать что угодно, лишь бы вернуть те годы… Пришел сорок третий. О событиях в Европе и СССР мы имели представление. Я искренне радовался победам Красной Армии – Подмосковье, Сталинград, Курск… Как вышли на меня люди из белоэмигрантской организации, ума не приложу. Предлагали сотрудничество, участие в каких-то пропагандистских акциях – я этого не хотел. Правда, на пару встреч все-таки съездил, может быть, из любопытства. На одной из встреч и попался на глаза вашим резидентам. Бежал, а Жулича и Глазнева схватили. Потом их искала полиция, но с советскими «дипломатами» исчезновение почему-то не связали. Я проклинал все за то, что согласился на эти встречи… Настали трудные времена. Любочке едва исполнилось три года. Я подвергал семью опасности. Жулич и Глазнев моего адреса не знали, но могли вспомнить несколько мест, где я рано или поздно мог появиться. За эти годы скопил немного денег, мы перебрались в Челси – там еще оставались дома для людей с небольшими доходами. Но тучи сгущались, уж простите за пафос… В общем, пока вы скитались по концлагерям, я тоже не сидел на месте. Оставаться в Англии было опасно, я понимал, что Сталин рано или поздно до меня доберется. Те ребята, которых вы держали в посольстве, тоже представляли опасность. Я все еще имел связи, в том числе в британских спецслужбах. Но к официальным структурам за помощью не обращался. Они могли предоставить убежище, но это бы дорого встало, учитывая количество советских шпионов на тысячу населения, – Резник усмехнулся. – Британия становилась опасной страной… У Софьи живут родственники в Швейцарии, она мечтала туда попасть. Но путь предстоял через Францию, оккупированную нацистами. Мы все же решились на поездку, надежные люди расписали нам маршрут. Риск был, но умеренный. В Швейцарии мы собирались осесть, поселиться навсегда. За звонкую сумму местные умельцы переправили нас через Ла-Манш в трюме катера. Но до Швейцарии мы, увы, не добрались, хотя поначалу все шло неплохо. – Резник сжал кулаки, костяшки пальцев побелели. – Все это больно вспоминать. В декабре прошлого года под Бельфором от рук гестаповцев Софья и Любочка погибли. Мы прятались в пустующем доме, а туда нагрянула тайная полиция. Я в тот день уехал за продуктами, а когда вернулся… – В глазах мужчины заблестели слезы.
– Сочувствую, Андрей Борисович, – буркнул Павел и отвернулся.
– Сломалось что-то во мне, забыл про Швейцарию. Смысла не осталось ни в чем. Порывался с собой покончить, но не решился. Ушел в горы, наткнулся на партизан. Выдумал о себе легенду, избавился от прежних документов и решил уничтожать нацистов, пока живой. Ярость взыграла просто лютая! Ненависть к Гитлеру оказалась сильнее нелюбви к советскому строю. Стал выдавать себя за другого, воевал в трех отрядах. Помогло знание языков – как, собственно, и вам.
– Собираетесь вернуться в СССР после войны?
– В качестве кого? Обвиненного по расстрельной статье? Или про какой СССР вы сейчас говорите? До того СССР еще очень долго… Дождусь союзников – ведь откроют же когда-нибудь второй фронт, – останусь во Франции или вернусь в Британию… Вот скончается товарищ Сталин – тогда посмотрим.
– Боюсь, после войны таких, как вы, будут выдавать советским властям, чтобы не портить отношения с СССР… Есть вариант, Андрей Борисович: вы сообщаете мне имена избежавших наказания заговорщиков, я оставляю вас в покое, а после войны нахожу возможность замолвить за вас словечко. Идет?
– После войны я гроша ломаного не дам за вашу жизнь, Павел Сергеевич, – Резник не удержался от язвительной улыбки. – А что касается участников заговора – эту информацию я не выдам. И тем самым не только им одолжение сделаю, но и вам. Спросите себя: вам очень хочется знать их имена? Большинство упомянутых товарищей – известные военачальники. Они воюют на фронтах, командуют корпусами, армиями, целыми соединениями – громят фашистов так, что перья летят. Их имена знает весь мир. Кто-то из них мог изменить свое мировоззрение, это его право… Это честные и глубоко порядочные люди. Хотите, чтобы их осудили и расстреляли?.. Ладно, Павел Сергеевич. – Резник медленно поднялся, размял ноги. – Предлагаю начать все заново. Ваши попытки меня арестовать успеха не принесут – Истомин поверит мне, а не вам. Имена я вам не выдам, и по этой причине вы не сможете меня ликвидировать. Но вы и не станете, верно? Вы же порядочный человек… Так каков наш план? Будем обмениваться косыми взглядами или повоюем еще? У нас неплохо получается, почему бы не продолжить?.. И не называйте меня при всех Андреем Борисовичем – люди не поймут. Я Дунаев и очень вас прошу придерживаться данной версии. Пойду на улицу – подышу свежим воздухом…
Резник вышел. Майор угрюмо посмотрел ему вслед и впал в какое-то предательское оцепенение. Он попал в интересное положение. Привычка выполнять приказ стала второй натурой. А полученный осенью приказ никто не отменял. Ликвидировать Резника действительно глупо. Да, он в чем-то неплох, борется с фашистами и не прячется за чужими спинами. Но, участвуя в заговоре, он предал советское государство – то самое государство, которому присягнул майор Павел Романов. Такое не прощается и за давностью срока не списывается. Классовую борьбу никто не отменял, советское государство обязано защищаться. Почему же он так раскис?.. Павел злился на себя и таращился на закрывшуюся дверь. Этот ренегат ему почему-то нравился, и он ловил себя на дикой мысли: действительно ли он хочет знать имена заговорщиков?..
…Головокружение от успеха продлилось недолго. Атака на воинский эшелон вышла скомканной, потеряли людей.
Сутки ушли, чтобы добраться до нужного района мимо постов и вражеских разъездов. Эшелоны проходили через Бельфор на север раз в сутки. Место выбрали подходящее: километровый перегон от поворота до поворота, вдоль полотна – земляные валы, заросшие мелкими кустиками. Взрывчатку, которую притащили на себе, заложили в шпальную решетку. Ничто не предвещало неудачи, эшелон шел по расписанию.
Что же произошло? Дрогнула рука у молодого макизара, когда он увидел громыхающий паровоз? Или он раньше времени повернул рукоятку? Взрыв планировался под колесами второго или третьего вагона, а прогремел перед локомотивом! Рельсы вздыбились, шпальная решетка разлетелась. Не успевший разогнать состав машинист резко затормозил. Взревел гудок, заскрежетали тормоза – поезд остановился в десяти метрах от разрушенного участка.
Эшелон перевозил важный военный груз: боеприпасы, зачехленную технику на платформах, – охрана была усиленной. Разумнее было бы уйти, но Резник, возглавлявший группу, пришел в бешенство – какого хрена тащились за тридевять земель?! У бледного Антуана Лепье тряслись руки – парень был сегодня не в ударе. Он что-то бормотал, оправдывался.
– Огонь! – злобно каркнул Резник.