Она не обиделась, продолжала внимательно смотреть ему в глаза.
– Из России меня увезли еще девочкой, воспоминания о стране стерлись. Нет объекта для ностальгии, понимаете? Другое дело – людские разговоры. Мы постоянно общались с эмигрантами из России, в Париже была крупная русская диаспора. Эти люди неустанно вспоминали родную страну, ругали большевиков и проклинали советскую власть. Одни пили, другие кончали с собой, третьи вступали в белоэмигрантские организации. Четвертые просто жили – налаживали быт, рожали и воспитывали детей, зарабатывали на жизнь. Что такого в этой стране, Павел Сергеевич, если люди, находясь на чужбине, сходят по ней с ума, грезят о березках и рвутся посетить ее хотя бы разок?
– Большая загадка, – улыбнулся Павел. – Люди, как вы выражаетесь, сходят с ума, а когда все же возвращаются в Россию, впадают в недоумение: о чем, мол, грезили? В ней нет ничего особенного. Уезжают обратно с чувством облегчения, а через год-другой снова начинают тосковать и сходить с ума.
Княгиня засмеялась:
– Да уж, необъяснимый феномен. Переводите разговор в шутку, Павел Сергеевич?.. Прошу меня простить, вы не перегружены срочными делами? Не хотите помочь? Нужно принести воды, наколоть дров и вернуть на место выпавшие из кладки кирпичи, иначе печь окончательно развалится. Я могла бы сама, но разве княжеское это дело?
Павел улыбнулся. У женщины было бесподобное чувство юмора. И очень красивые глаза. Но, к сожалению, душу теребили другие мысли.
– Конечно, Елизавета Юрьевна, рад помочь. Ваша светлость не должна заниматься такими прозаическими вещами.
Он ловил себя на мысли, что в этой стране, где смешались люди разных национальностей и мировоззрений, он и сам начал меняться, стал мыслить по-другому. Убеждения остались прежними, но что-то постепенно сдвигалось, он становился мягче. Люди противоположных взглядов бились против общего врага, и никого это не смущало. Монархисты, анархисты, ярые приверженцы мирового коммунизма и мировой буржуазии, обычные люди, далекие от политики, – кого тут только не было. Бывало, спорили, ругались, могли ударить, но этим дело и ограничивалось. По большому счету людям было плевать, кто рядом с ними ведет огонь по фашистам. Хочешь – ругай советскую власть, хочешь – хвали. Почему же ему это так небезразлично?..
– Павел Сергеевич, есть минутка? – из землянки высунулся Дунаев и мазнул майора каким-то странным взглядом. – Зайдите, пожалуйста.
Сердце забилось, как барабан пионерского отряда. Давно пора решить назревший вопрос, сколько можно ходить вокруг да около?
Он спустился в землянку, на всякий случай передвинув кобуру с трофейным «вальтером». Фактически это была полуземлянка, оконце под потолком пропускало солнечный свет. Фигурант громкого дела сидел на скрипучей табуретке и недобро смотрел майору в глаза. Он мельком глянул на кобуру, это движение глаз не укрылось от внимания майора. Дунаев был без оружия, по крайней мере, так казалось.
– Присядете, Павел Сергеевич? – голос звучал напряженно. – Мы ведь можем поговорить?
Как далеко этот человек готов зайти, чтобы сохранить свою тайну? Большинству советских партизан участие фигуранта в заговоре против Сталина не понравится. Что уж говорить про майора Истомина.
– Присяду.
Павел опустился на нары. Они сидели друг напротив друга, напряженные, готовые вскочить в любую секунду. Молчание неприлично затягивалось.
– Поначалу все шло неплохо, Павел Сергеевич, – медленно начал визави. – Вы примкнули к нашему отряду, честно признались, что служили в СМЕРШ. Ну служили и ладно, с кем не бывает. Настороженность имелась, но вы неплохо проявили себя в боях, особенно в последнем, блестяще изобразив эсэсовского офицера. Я был рядом с вами и готов подтвердить, что вы вели себя достойно. Но, к сожалению, я избавился от растительности на лице, и теперь вы смотрите на меня иначе. Ваше отношение изменилось, вы избегаете общения. Вы с кем-то меня спутали?
– Вы не эмигрант, – глядя ему в глаза, сказал Павел. – Предлагаю оставить в покое вымышленные имена, Андрей Борисович.
Резник умел сохранять спокойствие, но его выдал дернувшийся мускул на лице. Он шумно выдохнул, поморщился, но сумел натянуто улыбнуться.
– От вас, ей-богу, нигде не спрячешься, даже во Франции найдете.
– Я не искал, Андрей Борисович. Или, скажем так, в последние месяцы не искал, не до этого было. Судьба так решила – из всех совпадений выбрала это.