— А я на Кочканар ездил, гора такая. Вот там лесов кругом. — Афонька раскинул руки, будто хотел охватить кочканарские леса.
— С кем ездил?
— Экскурсия была. С Кочканара о-е-ей как далеко видно. Афонька и Степа решили прогуляться по всему заводу.
— Давай так: куда болванки, туда и мы! — предложил Степа.
Афонька согласился.
Из мартеновского цеха в прокатный вереницей ползли вагонетки, нагруженные тяжелыми болванками. В одном конце прокатного стояли кирпичные печи. В них бушевал пламень, а в нем лежали длинные раскаленные плахи и не сгорали. Это и были болванки, их разогревали для проката.
Ребята остановились у одной из печей. Там трое рабочих запустили в пламень длинный железный крюк и вытягивали им одну из раскаленных болванок.
Вытянули, прицепили к цепи, которая спускалась сверху, один из рабочих вцепился в болванку клещами.
— Эй, посторонись! — крикнул он.
Ребята отскочили к стене. Болванка пролетела мимо них огненной бомбой величиной со ступу. За ней пробежал черный от копоти рабочий, он толкал ее, а цепь поддерживала на весу. Сама цепь при помощи блока скользила по висячей рельсе, и блок во время бега пронзительно скрежетал.
Бомба и рабочий умчались в другой конец цеха, черная мгла которого все время освещалась такими пролетающими кометами.
— Рабочих этих зовут бегунами, — шепнул Афонька.
Ребята пошли в другой конец, где были прокатные станы. Они стояли рядами, в каждом крутились два блестящих вала, один навстречу другому. Прибегая с болванкой, рабочий совал ее между валов, они сплющивали ее и вытягивали в длинную красную полосу. Следующий станок рубил эту полосу на небольшие плитки, чтобы из каждой мог получиться один кровельный лист.
У прокатных валов не умолкал гуд, через короткие промежутки вихрем взлетали искры. Бегуны появлялись и исчезали мгновенно; Степа не мог разглядеть их лиц и одежды, он видел только руки с клещами, напряженные и еще более неумолимые, чем клещи. Цех напоминал темную ночь, в которой бушует гроза с молниями и громом.
Железные плитки опять кидались в печь, оттуда рабочий хватал их прямо клещами и совал в валы, которые прокатывали листовое железо. Со звоном и огненными брызгами пролетала между ними плитка, другой рабочий подхватывал ее и посылал обратно. Много раз пропускали ее между валами, а она ширилась и удлинялась, когда же вырастала в кровельный лист, ее увозили долой из цеха.
Здесь Степа разглядел, что у рабочих-каталей[15] усталые, бледные лица, уши заполнены копотью, губы черны и одежда во многих местах прожжена. Им некогда было передохнуть, валы крутились безостановочно, красные листы летали с быстротой молний, нужно было их хватать и посылать снова, а вагонетки все ползли и ползли, и не видно было конца их тяжелой скрипучей веренице.
Из листокатального ребята вышли на пруд, оттуда был виден веселый город, с крышами, сверкающими от солнца. Перед глазами у Степы все еще крутились валы, летали огненные болванки, бегали измученные люди, в ушах скрежетали блоки, плакали краны и звенели листы. Не с любованием, а со злостью посмотрел он на зеленокрыший празднично-яркий город и отвернулся.
На другой день Степа боязливо вошел в цех, он показался ему чужим и страшным. В лязге и скрежете железа ему опять слышались стоны. Не верилось, что жалуются и плачут в корпусах электрические краны, все думалось, что плачут люди. Не забывались бегуны, катали, руки неохотно тянули цепь и открывали задвижку. Казалось, что на мучение бегунам и каталям зажжена мартеновская печь и плавится металл. На заводе была еще старая, дореволюционная техника, страна еще не успела создать новую.
В этот день случилось событие, которое потрясло Степу, после чего он решил убежать в Дуванское, к своим полям, к реке Ирени и пастуху Якуне.
Делали выпуск железа, отец стоял у выходного отверстия с ломом в руках. Железный поток был ленив, а иногда прекращался совершенно. Бывает так, и почему — трудно объяснить. Петр сердился и яростно работал ломом.
ebooksa