— Играть меня научи.
— Егорка научит, приходи к нему.
Егорка согласился быть учителем и за всю науку потребовал один рубль. Степа каждый день после работы начал приходить к нему. Глядел Савка, как работает парень пальцами, и одобрительно ворчал:
— Учись, учись… До Савки не дойдешь, а около него будешь. До Савки трудно, я ведь трех лет за гармошку взялся. У меня губная была, так я ее не выпускал, как соску во младенчестве. Можно сказать, всосал эту науку.
Большой дружбы между Степой и Егоркой не установилось. Егорка считал себя учителем и задирал нос; он смеялся над Степой, когда тот делал ошибки на гармони, потом рубль платы требовал вперед и целиком, а уславливались они, что будет Степа платить по четвертаку в месяц.
Истинная, крепкая дружба завязалась у Степы с Афонькой из столярной мастерской. Повстречались они во дворе.
— Из какого цеха? — спросил Афонька.
— Из мартеновского.
— А я из столярного.
И без слов было ясно, что столяр. На нем висели цепкие, скрученные в змейку, стружки, в нечесаных волосах опилки, рубаха и штаны зашлепаны красками, весь он пропах олифой и спиртовым лаком.
— С кем ты водишься?
— Ни с кем не вожусь, — ответил Степа.
— Приходи ко мне в мастерскую! — пригласил Афонька. — Будем водиться.
— Ладно.
— Валяй сегодня.
И разошлись каждый на свою работу. Завод гудел третий раз, торопил запоздавших.
В столярной мастерской заканчивались работы. Все мастера мыли руки, запачканные клеем, обдували с инструментов пыль, стружки и уходили. Никто из них не забыл, уходя, крикнуть:
— Маркелыч, до свиданья!
А Маркелыч, старший мастер, копался у точила и откликался:
— Всего хорошего!