Парень с большим именем

Один из рабочих уронил точило на пол, и камень разбился. Маркелыч обдумывал, как бы скрепить его.

Афонька жесткой метлой подметал пол, нырял под верстаками, переставлял доски и, весь взлохмаченный, напоминал разыгравшегся медвежонка. Ему хотелось подобрать стружки и вместить их в небольшую корзину, но стружки упрямились, хватались за метлу, за Афонькину одежонку и сделали из парня смешное чучело.

— Афонька, ты скоро? — спросил Маркелыч.

— Да они упрямятся.

— А ты переупрямь!

Маркелыч любил чистоту и от Афоньки требовал, чтобы стружки лежали на своем месте, а не валялись где придется.

Открылась дверь с тоненьким длинным скрипом, и в мастерскую заглянула Степина голова.

— Иди, здесь! — кинулся Афонька к Степе, втащил в мастерскую. — Маркелыч ничего.

— Чего там про Маркелыча шепчетесь?

— Да говорю, что ты ничего не скажешь.

— А вдруг скажу. Кто такой? — строго крикнул Маркелыч, но лицо его смеялось, и ребята поняли, что он шутит.

— Мой товарищ из мартеновского.

— Ого, из самого пламени человек, уважать надо.

Маркелыч кинул разбитое точило в угол и начал выбирать из бороды и длинных седых волос мелкие застрявшие опилки.

— Маркелыч, а ты гребнем, — посоветовал Афонька.

— Гребень дома.

— Давай я выберу.

— Так и допущу такого стрикулиста до своих волос.

После мартеновского цеха столярная показалась Степе благодатью. Тихо, нет обжигающего пламени, пахнет красками, клеем, деревом. Он поднял сосновую доску, погладил ее выструганные бока, понюхал. Вкусно.

— У нас в Дуванском леса сосновые пахнут… лучше здешнего, — похвалился Степа.