Другая страна

– Нет. Я не то имел в виду. – Эрик силился улыбнуться. – Он был слишком поглощен музыкой, на себя ему времени не хватало. А я тогда был помоложе и не всегда понимал его. – Он весь взмок, капли пота проступили на лбу, под мышками, в паху.

– А-а, – она смотрела на него каким-то отстраненным взглядом. – Вы хотели от него больше, чем он мог дать. И другие тоже – и женщины и мужчины. – Она сделала многозначительную паузу. Потом вновь заговорила: – Он ведь ужасно притягивал к себе людей. Мне кажется, он и умер поэтому; люди липли к нему, а он не знал, как отделаться от них. – Она отпила немного из рюмки. – Люди безжалостны. Из любви они готовы разорвать тебя на части. А потом, когда тебя уже нет, когда они убили тебя своей любовью, все говорят, что у тебя не было характера. И льют горькие крупные слезы, но плачут не по тебе – они оплакивают себя, ведь у них нет больше любимой игрушки.

– У вас очень грустный взгляд на любовь, – сказал Эрик.

– Я знаю, что говорю. Большинство людей подразумевают под любовью именно это. – Она вытащила из пачки сигарету и подождала, пока Эрик поднесет зажигалку. – Спасибо. Вас здесь не было, и вы не могли видеть последнюю подружку Руфуса – гнусную шлюшку, нимфоманку из Джорджии. Она никак не хотела его отпустить, как он ни старался. Даже подумывал сбежать от нее в Мексику. Она вцепилась в него мертвой хваткой, он не мог даже работать. Клянусь, нет ничего страшнее белой южанки, если она решила заарканить негра. – Ида выпустила целое облако дыма в его сторону, поверх головы. – И вот она живет, грязная потаскушка, а Руфуса больше нет.

Надеясь, что Ида услышит его, но понимая разумом, что это вряд ли случится – она просто не могла никого сейчас слышать – Эрик произнес:

– Хочется верить, что вы не думаете, будто я любил вашего брата подобным дьявольским образом. Мы на самом деле были добрыми друзьями и… и для меня оказалось страшным потрясением известие о его смерти. Я узнал об этом в Париже.

– Да я и не думала обвинять вас. Мы с вами, мне кажется, подружимся. А вы как считаете?

– От всей души надеюсь.

– Что касается меня, то это дело решенное. – И прибавила, улыбаясь и широко распахнув свои невероятные глаза: – А чем вы занимались в Париже все это время?

Он усмехнулся.

– Пытался повзрослеть.

– А здесь разве нельзя было? Или не хотелось?

– Не знаю. В Париже – занятнее.

– Еще бы! – Она потушила сигарету. – Ну и как, повзрослели?

– Не знаю. Боюсь, люди на это вообще не способны.

Она широко улыбнулась.

– В этом есть своя правда.

К столику подошел Вивальдо. Ида подняла на него глаза.

– Ну и как там малыши?

– Ничего. Голос у Кэсс немного расстроенный; она шлет вам обоим привет и надеется скоро увидеть. Что вы решили, посидим еще или как?