Другая страна

Она замолчала, нервно глотнула из рюмки, потом закурила.

– Это касается моих отношений с Ричардом, – вымолвила она наконец. – Не знаю, чего тут можно ждать. Похоже, между нами ничего не осталось. – Она произнесла эти слова скороговоркой, словно запыхавшаяся школьница, и, казалось, сама не верила в то, что говорила. – Нет, думаю, это тоже неправда. Конечно же, между нами всего до черта. Иначе и быть не может. Но, понимаешь, все как-то разладилось. Иногда… иногда, мне кажется, он ненавидит меня… за то, что женат, за то, что у него дети, за свою работу. А потом я понимаю, что это не так, что это не может быть правдой. – Она закусила губу и, погасив окурок, сделала попытку улыбнуться. – Бедный Вивальдо, у тебя своих забот хватает, а тут нужно выслушивать бессвязную болтовню великовозрастной эгоцентричной особы.

– Чего уж тут говорить, практически старушки, – попытался пошутить Вивальдо, не зная, как реагировать на ее слова. Ида и Эллис, хотя и оттесненные с переднего плана, все же смутно тревожили его сознание, бередили мужскую гордость. – Все это здорово напоминает обычную супружескую размолвку, ведь они бывают во всех семьях?

– Я ничего не знаю о всех семьях. И не уверена, что понимаю что-нибудь в супружестве. – Она отхлебнула из своей рюмки и как-то не к месту заявила: – Хочу надраться. – И хихикнула, обычное гордое выражение вдруг исчезло с ее лица. – Хочу надраться, и пойти на панель, и подобрать там водителя грузовика или таксиста – любого, кто будет ласкать меня, с кем я снова почувствую себя женщиной. – Она прикрыла лицо тонкой рукой, которая не могла спрятать льющихся из глаз слез. Склонив голову, она судорожно рылась в своей огромной соломенной сумке и наконец извлекла оттуда клочок бумажной салфетки, с помощью которой как-то умудрилась вытереть слезы и прочистить нос. – Прости, – сказала она. – Засиделась я дома, все кручу одно и то же в голове.

– А чего тебе крутить? Я думаю, вы с Ричардом давно уже все про себя решили. – Вивальдо вдруг услышал эти свои слова как бы со стороны и поразился, до чего сухо и равнодушно они прозвучали. Но он знал Кэсс и Ричарда тысячу лет, познакомился с ними почти ребенком, и потому никогда не думал о них как о любовниках. Иногда, глядя со стороны на Кэсс, он понимал, что, несмотря на свою миниатюрность, она имеет все, что положено иметь женщине, – красивые ноги, высокую грудь, ее изящные бедра колыхались весьма сексуально, а видя на ее запястье огромную лапищу Ричарда, он удивлялся, как она выдерживает в постели его вес. Но как все чудовищно неорганизованные люди, Вивальдо полагал, что остальное человечество ведет более упорядоченное существование и меньше предается чувственным радостям, чем он сам. Сейчас ему впервые пришло в голову, что Кэсс может быть страстной женщиной, у которой роман просто узаконен, и что она, возможно, так же пылко и бесстыдно извивается в объятиях Ричарда, как те женщины, о которых все эти годы мечтал Вивальдо.

– Я осел, – сказал Вивальдо. – Прости меня.

Кэсс улыбнулась так, словно прочла его мысли.

– Вовсе нет. Мне тоже казалось, что у нас все уже определилось, но так, наверное, не бывает. – Выпрямившись на стуле, она закурила новую сигарету и вновь заговорила, кружа, как привыкла в последнее время, вокруг некой ужасной мысли. – Размолвки я объясняла тем, что наша жизнь круто изменилась с приходом к Ричарду известности. Но дело не в этом. Причина существовала и раньше. – Теперь голос ее звучал серьезно и сухо. Сузив глаза, она смотрела на Вивальдо сквозь сигаретный дым. – Знаешь, я часто сравнивала твои жуткие похождения и нашу с Ричардом жизнь и всегда думала: как же мы счастливы! Он был у меня первым, – она запнулась и на мгновение опустила глаза. – Первым мужчиной, а я у него первой девушкой… во всяком случае, первой, кого он по-настоящему полюбил.

Она вновь опустила глаза; исповедь давалась ей тяжело. Но она понимала – назад пути нет, теперь надо все договаривать.

– Ты думаешь, он тебя больше не любит?

Кэсс не отвечала. Облокотившись на левую руку с кольцом, она задумчиво уставилась в блюдо с солеными орешками, как будто ответ находился где-то там. Крошечные стрелки на ее часах показывали без двадцати пяти семь. Ида давно покинула кабинет Эллиса и отзанималась с учителем пения. Теперь она, должно быть, уже в ресторане, подтянутая, в униформе, в предвкушении обеденной суеты. Он представил себе, как она приближается с холодным, высокомерным лицом к столику, управляясь с блокнотом и карандашом, словно то были меч и щит. У Эллиса она не могла надолго задержаться – слишком уж тот занят. А впрочем, эти деловые ребята умеют прямо в разгар дня отодрать девчонку в своих неприступных кабинетах за пару минут. Вивальдо в который раз отогнал от себя эти мысли, стараясь сосредоточиться на проблемах Кэсс. Но они тут же возвращались. А что, если Эллис пригласил ее куда-нибудь выпить, а может, уговорил не идти на работу, и они вдвоем отправились обедать в ресторан, может, они и сейчас вместе? Где? Эллис мог уговорить ее встретиться поздно вечером в артистическом баре, ей полезно показаться там вместе с ним. Нет, не то. Появление с ней на публике Эллису не принесет никакой выгоды. Эллис слишком хитер и умен. Именно поэтому он никогда не станет сравнивать в беседе возможности свои и Вивальдо. А вот натолкнуть Иду на эти сопоставления – сколько хочешь!

От этих страхов и фантазий он чувствовал себя полубольным. Если Ида любит его, тогда Эллис и весь этот сверкающий мир шоу-бизнеса не страшны. Если же нет, то с этим ничего нельзя поделать, и чем скорее кончится их роман, тем лучше. Но в душе Вивальдо понимал, что дело обстоит не так просто, что он играет сам с собой в прятки. Она могла любить его и все же – его передернуло от этой мысли, и он залпом допил рюмку – могла сейчас валяться на каком-нибудь кожаном диване, подмятая Эллисом, и стонать. Ее любовь к нему не могла умерить ее решимости стать известной певицей и заставить отказаться от карьеры, которая теперь, можно сказать, лежала перед ней на блюдечке. И пылкие уверения, что только он и его любовь дали ей силу и смелость, были, несомненно, искренними. Впрочем, они не радовали его, а, скорее, наводили на мысль, что теперь его роль закончена и он портит пьесу, отказываясь произнести свою заключительную реплику. Вивальдо покачал головой. Через полчаса, нет, через час, он зайдет в ресторан.

– Кэсс, дорогая, – услышал он свой голос, – как бы мне хотелось помочь тебе…

Она, улыбнувшись, коснулась его руки. Стрелки на часах словно застыли.

– Спасибо, – серьезно поблагодарила она. И прибавила: – Я не знаю, любит ли еще меня Ричард. Он не замечает меня больше… не видит. Не прикасается ко мне, – Кэсс подняла на Вивальдо глаза, из которых выкатились две крупные слезы и поползли вниз по щекам, она даже не попыталась утереть их, – не прикасается так давно, что я уже не помню, когда это было в последний раз. Сама я не привыкла приставать – не было необходимости. – Она утерла слезы тыльной стороной руки. – Я стала в доме кем-то вроде… вроде прислуги. Занимаюсь детьми, готовлю, оттираю унитазы, отвечаю на телефонные звонки, а он просто… не видит меня. Он всегда работает. Или ведет переговоры с… этим Эллисом, или своим литературным агентом, или еще с кем-нибудь из этих жутких типов. Терпеть их не могу, может, это злит Ричарда, но сердцу не прикажешь. – Она перевела дух, извлекла из сумки еще одну скомканную бумажную салфетку и вновь проделала с ней ту же процедуру. – Поначалу я вышучивала их, теперь прекратила, но, боюсь, поздно, это уже дела не меняет. Они все, конечно, очень занятые и важные персоны, но, ничего не могу с собой поделать, вся их деятельность кажется мне несерьезной. Ричард называет меня снобкой из Новой Англии и мужененавистницей – может, он и прав, но, клянусь, я к этому не стремлюсь, просто мне кажется, что Ричард стал хуже писать, а вот этого он мне простить не может. Что мне делать? Ума не приложу. – Она обхватила голову обеими руками и опустила глаза, из них снова заструились слезы. Вивальдо оглянулся. В этом сумрачном зале никто не обращал на них никакого внимания. А на часах было уже без четверти семь.

– А вы с Ричардом обсуждали ваши дела? – спросил он несколько некстати.

Она покачала головой.

– Нет. Просто ссорились. Мы, наверное, разучились разговаривать. Говорят, в каждом браке наступает такой момент, когда чувства уходят и супруги просто тянут вместе лямку, но с нами такого быть не может, это не то, слишком уж скоро. И я этого не хочу! – Она произнесла последние слова так яростно, что несколько человек повернули головы в их сторону.

Улыбаясь, он взял ее за руки.

– Успокойся, детка, успокойся. Давай-ка закажем тебе еще рюмочку.