Другая страна

– Как поживаешь, Вивальдо? Сто лет тебя не видела.

– Твоя правда. И моя вина. Как там у вас?

Она иронически повела плечами, воздев по-детски руки.

– По-разному. – И тут же поправилась: – Сейчас все скверно. – Потом осмотрелась. Находившиеся в магазине люди разглядывали полки с книгами подобно тому, как дети глазеют на рыбок в аквариуме. – Ты свободен? Мы можем идти?

– Да. Я только тебя и ждал.

Он попрощался с хозяином, и они вышли на раскаленную улицу. Это был Ист-Сайд, район «пятидесятых стритов».

– Куда ты хочешь меня затащить?

– Мне все равно. Лишь бы работал кондиционер и отсутствовал телевизор. Этот бейсбол опротивел до чертиков.

Они двинулись на восток, по направлению к центру, каждый как будто стремился уйти как можно дальше от мирка, который хорошо знал, и от своих обязанностей и ответственности. Их покойному, молчаливому единению мешали посторонние люди, они шли навстречу или обгоняли их, выскакивали прямо перед носом из подъездов и такси или пересекали тротуар. И каждый прохожий, будь то мужчина или женщина, казалось, нес свою непосильную ношу; разгоряченные и недовольные лица выдавали печальные секреты их личной жизни.

– В такие дни, – вдруг заговорила Кэсс, – я вспоминаю, что значит быть молодой, очень молодой. – Она подняла на Вивальдо глаза. – Когда все волнует, все имеет цвет и запах, когда все – впервые и даже страдание прекрасно, потому что оно – совершенно.

– Ты играешь с огнем, Кэсс. Что касается меня, то второй раз в эту шкуру я не влез бы ни за что на свете.

Но он понимал, что она имеет в виду. Ее слова отвлекли ненадолго от мыслей об Иде и Эллисе, от жутких картин их близости. («Ты ведь говорила, что не встречалась с ним после того вечера». – «Я видела его только однажды, когда пришла сказать о своем дебюте». – «А почему потребовалось идти, могла бы обойтись звонком». – «Не было уверенности, что он вспомнит меня по телефону. А тебе ничего не сказала, потому что знала твою реакцию». – «Плевал я на твои слова, крошка, уж я-то знаю, чего ему надо – залезть к тебе под юбку». – «Господь с тобой, Вивальдо, ты что, думаешь, я не умею ставить таких нахалов на место?» – И она посмотрела на него многозначительным взглядом – разве что только не говорила: не хорохорься – ты сам пляшешь под мою дудку).

Вивальдо вдруг вспомнил себя в пятнадцать-шестнадцать лет, когда он рассекал волны у берегов Кони-Айленда или плавал в ближайшем пруду; играл в гандбол на спортивной площадке – иногда к нему присоединялся отец; валялся в канаве после уличной драки, перепачканный блевотиной, и молился только об одном – чтобы никто из врагов не воспользовался его слабостью и не добил. Он вспомнил страх, ни на минуту не отпускавший его в те дни, страх перед всем, этот страх маскировался ерничеством и пулеметными очередями ругательств. Тогда, в пятнадцать-шестнадцать лет, все действительно было в первый раз. Как ее звали? Зельда. Неужели все так и было? Летом, на крыше, под ночным звездным небом этого грязного города?

Все было впервые в те дни, когда ни за что еще не приходилось расплачиваться, все было поправимо, любовь не была сложной, а вот посетившая тебя ненароком грусть казалась вечной. Где теперь Зельда? Может, превратилась в грузную матрону с расплывшимися ягодицами и обесцвеченными волосами, похожую на ту, что ковыляла сейчас перед ними в туфлях на высоких каблуках? Ведь на эту нескладную женщину когда-то тоже смотрели с нежностью, тело ее ласкали, она чувствовала на своей груди, словно благословение, дуновение летнего ветерка и впервые ощутила в себе мужчину, и тогда же пролилась ее кровь – все впервые.

О чем, интересно, думала Кэсс?

– Ты меня не понял, – произнесла она, растягивая слова. – Я совсем не хочу снова стать той несчастной девчонкой. Мне просто вспомнилось, каким все казалось тогда, как отличалось от того, что переживаешь сегодня.

Вивальдо положил руку на ее худенькие плечи.

– Ты сегодня какая-то грустная, Кэсс. Скажи, что случилось?

Он ввел ее в темноватый и прохладный зал коктейль-холла. Официант проводил их к столику на двоих, принял заказ и удалился. Кэсс, задумчиво глядя перед собой, перекатывала соленые орешки на красном пластиковом блюде.

– Поэтому я и позвонила тебе… хотела посоветоваться. Но все не так просто. Не уверена, что я вообще понимаю, в чем тут дело. – Официант принес и поставил на стол напитки. – Впрочем, нет. Это неправда. Я, конечно, понимаю.