Комментарий Джемаля к постановке вопроса:
Человек до Адама находился в райском состоянии. Он не знал языка, но находился в прямом общении с подобными ему существами благодаря способностям телепатии. Телепатические возможности сохраняются и сегодня у детей почти до трёх лет (чаще меньше). В противном случае новорождённые не могли бы усваивать язык. Они ведь начинают с нулевой позиции по любому языку, поэтому им нельзя «объяснять» что-либо. Для того чтобы понять смысл какого-то слова, младенец должен «снимать» невербальную интенцию. Желательно матери. Если матери нет, то усвоение языка идёт значительно хуже.
Райское состояние «проточеловека», не знавшего Адама, было подобным блаженству зародыша в околоплодной жидкости, причём «маткой» для него выступал весь окружающий мир. Кстати, в арабском языке наиболее популярное имя Аллаха – Рахман – имеет общий корень со словом «рахма» – матка, фундаментальное первичное значение которого связано с переживанием покоя и защиты. С приходом Адама и началом распространения языка мгновенно кончилось это блаженное состояние. Естественно, что жизненной темой подавляющего большинства рода человеческого стал возврат в это состояние. Отсюда возникает идея посвящения и эзотерического пути: это преодоление барьера языка. Исихазм, даосские и тибетские техники молчания и прочие ограничения «вербализма» – это методики перешагивания через порог, назад в доязыковое пространство. Эзотерические практики любят наглядные символы, предпочитают знания, полученные через молчаливое общение с учителем, с иронией и скепсисом относятся к «метафизическим разработкам», записанным в книги. Их постоянная тема: через уход от слова приблизиться к Бытию (то есть Великому Существу).
Однако несмотря на нелюбовь к гностическим и вообще философским размышлениям («мысль изречённая есть ложь»), в процессе повышения интеллектуальной сложности речь уже заходит о не просто переживании блаженства на высшей ступени посвящения, вопрос ставится о соприкосновении с реальным Бытием. И наиболее продвинутые в этом вопросе понимают, с чем это сопряжено: с огненной гибелью.
У продвинутого суфизма тема огня, огненного очищения, огненной смерти присутствует очень широко. Шейх Хамадани, напросившийся у своего амира на казнь[63], оставил после себя такое стихотворение:
Здесь «другом» является, конечно, «двойник» самого Мастера, по образу и подобию которого он сделан. Мастер понимает, что речь идёт об Иблисе, хотя приписывает ему имя «Аллах». Он просит у Иблиса огня, потому что Иблис сделан именно из этого элемента. Соломенной циновкой является в этом разрезе символов сам мир. Шейх Хамадани просит у Великого Существа не только поглощения огнём при соприкосновении с истинным Бытием, но и эсхатологического завершения Бытия неистинного, вторичного – этого мира.
Пожалуй, в суфизме наиболее полно и ярко конкретизировалась воля «идущего по пути» к идентичности, к тождеству с первоосновой, – с тем, что для абсолютного большинства человеческих существ представляется единственно возможным «богом». Проблема синонимичности Бога и Бытия разработана именно в суфизме, а не, к примеру, в индийских философских школах или даосизме. Почему это так? Ну, во-первых, упомянутые течения мысли не пользуются понятием «Бог», – по крайней мере в том же ракурсе, что и суфизм, для которого авраамическая, точнее, иудо-каббалистическая тема, сплетается с платонизмом, сквозь который дышит христианство. Именно на этом стыке оформляется концепция «совершенства», которое стоит выше предиката «есть». Его отличительным признаком является категория «нет», которую проще всего выразить через символизм всепожирающего огня.
Суфизм мастерски развил и проявил суть вопроса. Единственное, чего суфийские мастера не поняли, – это то, что Бытие есть совершенная ложь, анти-Мысль истинного Бога, которая настолько же отчуждена от Провидения, насколько фекалии в выгребной яме отчуждены от тех, кто их произвёл. При этом очевидно, что эта санитарная и некрасивая тема ужасающим образом подчёркивает не эзо-, а экзотеризм, поскольку даже семантически все определения отбросов определяются терминами «выведения наружу».
Так крайний эзотеризм мэтров блаженства в огненной печи оказывается крайним экзотеризмом, воплощённым в сырой и вонючей яме.
«Глиняный человек» – это фундаментальная традиционная идея всей авраамической теологии по поводу появления человека. Человек сотворён из глины. По поводу глины мы знаем, что речь идёт именно о метафоре субстанции, и Коран говорит нам, что для создания человека было использовано два сорта глины: одна звонкая и сухая, другая жидкая. Имеется в виду субстанция «нижнего типа» – жидкая, влажная, чавкающая глина. И качественная звонкая глина – та, из которой делается керамика и которая представляет собой тонкую небесную субстанцию.
Нет, всякий человек является глиняным, потому что он телесный, субстанциональный, – это субстанция, протяжённость. Протяжённость, о которой говорит Декарт. Но глина (вещественная тварь) подчёркивает его оппозицию энергетическому полюсу. Потому что в Коране есть момент, когда после сотворения Адама Творец говорит Иблису, который является персонификацией Бытия в целом (это архетипическое Бытие), чтобы это архетипическое, глобальное Бытие поклонилось Адаму. Иблис отказывается поклониться и говорит: «Ты создал меня из огня, а его из глины», – то есть с какой стати он должен кланяться существу, которое на много порядков ниже него?! После чего вступает в конфликт с Творцом и наказан за непослушание. Адам, в свою очередь, низвергается тоже за свой ряд деяний в мир, в котором он становится первым пророком великой пророческой цепи и приносит сюда язык – человеческий язык, понятийный язык. Потому что до этого Всевышний учит его именам вещей и посрамляет ангелов, которые возражали против того, чтобы Адам стал наместником на земле.
Так вот, глиняный человек – это человек, созданный из субстанции, которая является вещественным полюсом. Мы не будем пускаться в герметические рассуждения о materia prima, materia secunda, то есть о «первоматерии», о «второй материи», которая является уже материей нашего мира, потенциальностью, из которой создаются материальные вещи. Это лишнее. Просто скажем, что человек является существом вещественным, но внутри его «вещественности» есть полюс грубый и есть полюс тонкий. В этой субстанции присутствует как бы возможность рарификации, разрежения, то есть, с одной стороны, наиболее плотное состояние, подобное камню, а с другой стороны – лёгкое состояние, подобное облачку пара. И то и другое – субстанция. Но это разные состояния, разные модусы субстанции, разные модификации. Вода, допустим, имеет твёрдое, жидкое и газообразное состояния.
По совершенно справедливому определению Денницы или Иблиса, человек – вторичная тварь. Созданный из глины, он натуральным образом стремится к соединению с Бытием, – с совершенным и безусловным Бытием. Творец требовал от Бытия поклониться человеку, а человек – тварь, которая стремится именно к Бытию и противостоит Творцу, просто игнорирует Его как нечто, в целом принципиально к нему не имеющее отношения. Стремится именно к Бытию как к тому, что является полнотой реализации именно того фактора, из которого он состоит. Он состоит из некой вторичной бытийности, отражённой в зеркалах миров, а он хочет слиться с оригиналом. И, собственно говоря, на этом основаны все метафизические концепции, все «пути», – если мы обратимся к опыту индуистской метафизики, буддийской, даосской метафизики и так далее. И всюду мы видим стремление к подъёму и слиянию человека и Бытия…
Да. Здесь есть одна такая тонкость. В мире, в котором мы живём, всё дуально. Когда мы говорим о Бытии, что есть только оно и ничего кроме него нет, – это Бытие сразу разлагается на полюс света и полюс тьмы: Бытие как Ормузд, как Денница, Люцифер, и Бытие как Ариман, как нечто тёмное, как демоны, как сугубый «подвал» сущего, который находится под человеческим миром. И они соединяются некой осью, где в середине оказывается человек.
Естественно, есть несколько путей обожения. Человек стремится к тому, чтобы стать богоподобным, а «богом» он называет Иблиса. Это надо ясно понять, что естественный человек, человек глиняный, который не принял откровения монотеизма, считает Иблиса, Денницу, Утреннюю Звезду, «богом». Когда он говорит «боги», то есть является политеистом, многобожником, то речь идёт не о чём ином, как о некоем «мультиплицировании» этого Единого Существа, скажем, в разных зеркалах или некоторых ипостасях его. Есть единый Олимп – и на Олимпе есть некий единый принцип, но этот единый принцип разлагается в активные парадигмы. По разным линиям этих активных парадигм можно добраться до самого центра.
В принципе, из этой, глубоко уходящей в недра естественного человека, языческой традиции воля к обожению переходит в некую особую ветвь авраамизма, которой является христианство. В христианстве обожение является важной фундаментальной вещью – самой главной. Какова цель человека? Обожение.
ebooksa