Познание смыслов. Избранные беседы

22
18
20
22
24
26
28
30

И термин этот вполне подходит. То есть я правильно понимаю, что желание в каком-то смысле уподобиться Высшему Существу в разных религиях, в том числе через пост, епитимию и разного рода телесные практики («стать лучше»), – это и есть то самое обожение человека?

Да. Тут главное что? Намерение. Вот в исламе предписан пост, но он предписан не как путь к обожению, он предписан как некая техника жизни, техника постоянного воспоминания, памяти о том, что вам дано Откровение о том, чего вы не знаете и не чувствуете, – вы должны об этом помнить, повторять, вы должны испытывать некие тяготы в связи с этим, и эти тяготы – это просто техника, которая держит вас в определённом режиме. В других же системах пост, аскеза, самоистязание, умерщвление плоти будут обязательно путём к обожению, – будь то практики монашеские, или будь то практики тибетские, индийские, и так далее. Это будет обязательно путь к обожению.

Или это, наоборот, погружение в материю. Оно тоже даёт наслаждение, иллюзию индивидуации безусловного характера: «Ты стяжал что-то, нечто». Человек стремится к некой полноте, к некой реализации Универсального. Это присущая ему черта, она связана с темой субъективной стороны Бытия, о котором Платон говорит «Бытие – благо». Об этом говорят практически все языческие метафизики, то есть «сат-чит-ананда», «бытие – сознание – блаженство» на санскрите, это индуистский тезис, или же платоновское «бытие – идея – благо». Что тут благо? Благо – это именно субъективное переживание Бытия как можно более полное, которое связано с наслаждением.

И здесь мы подходим к некой площадке, на которой мы дальше будем анализировать человеческий фактор…

Пока мы не перешли, я хотел одно для себя уточнить: я правильно понимаю, что когда человек добивается каких-то материальных вершин в этом мире и имеет какие-то силы, права, средства дать указание построить дворец, разрушить дворец, – он тоже в каком-то смысле уподобляется Высшему Существу?

Это определённое ответвление обожения. Стремление к власти – это тоже стремление к обожению. Причём, если мы говорим о власти в таком первозданном, архаичном значении слова, то это прямо стремление к воплощению чистого Бытия: поэтому фараон называл себя богом. Имея в виду не метафору и не то, что «я господин», а именно то, что «я тот самый бог, который держит землю и небо, я ваш верховный Господь». Это статус существа, которое встало в это пятнышко света, проходящее по лучу в тёмный храм. Вокруг темно, а вот здесь стоит пятнышко света через дырку в куполе. И вот надо встать туда, в это пятнышко света. Можно убить брата, отца, сына, который тоже претендует на это пятнышко света, потому что там может стоять только один. Встав туда, ты становишься Бытием здесь, в этой тьме, – это фараон или кесарь. Сегодня существует коллективный фараон. Но то, что мы видим предъявленным нам, это в основном симулякры. Персональные «микрофараоны» – это симулякр. Но как и симулякры, Бытие-то, как мы раньше говорили, социализировано, произошла индивидуация, – ночные клубы, куршавели и прочее.

И за всем этим всё равно стоит инстинкт обожения – именно он формирует человеческий фактор. Человеческий фактор – это то, что образуется вот этой динамикой. Таракан хочет стать всемогущим и испытать безумную эйфорию этого состояния.

Субъективное переживание блага, субъективное переживание Бытия как блага, связано с болью. Есть блаженство – и это цель. Но на самом деле Бытие несёт в себе боль, причём оно несёт в себе именно для тех, кто стремится с ним встретиться. Мы будем об этом подробно говорить в следующих беседах, но суть вопроса вкратце заключается в следующем. Раньше мы говорили, что реальность есть описание. Виды описания, суммы описания, различные описания – это не само Бытие, – это наука, мифы и прочее, это реальность. Мы живём в матрицах. Само Бытие – это вещь в себе. Мы стремимся к нему. Вот выход к вещи в себе – это может быть формой обожения: либо это соединение с вещью в себе за пределами описания, либо же это индивидуация, когда тебе не нужна вещь в себе, когда говоришь: «Я сам – вещь в себе». Ты уже описываешь себя как то единственное, что есть – либо как шаман, либо как хипстер.

Но дело в том, что есть модус Бытия, который здесь присутствует неописываемым образом, поверх описаний. Мы не отдаём себе отчёта, что есть некая одна вещь, которая одна и та же в любых описаниях, и она эти описания отменяет. Это огонь.

Огонь в буквальном смысле, ну и переносном тоже. Огонь – это то, как Бытие проявляется здесь, на нашем плане. Если сунуть руку в пламя свечи, то сразу поймёшь, что это вне описаний. Если человека бросают в костёр – это вне описаний, это сразу жуткая боль и встреча с Бытием. Это не встреча с тем сознанием, которое тебе позволяет всё воспринимать и видеть, будучи не тождественным, – там совсем другое, та встреча – это ужас. Это отдельно, это противоположно. А здесь встреча с болью – это неотъемлемо от субъективного переживания Бытия как блага. Мы стремимся к Бытию как благу, которое внутри себя является блаженством. Но когда Бытие приходит к нам, оно приходит как жгущий фактор, как пламя, соприкосновение с которым нас умерщвляет. И вот здесь очень много есть любопытных аспектов, в том числе мистических. В частности, уход в пламя, мистическая пиромагия, – это одна из форм посвящения и той самой либо «встречи», либо превращения в шамана, который освобождается от здешнего заземлённого статуса.

У Майринка есть потрясающее произведение «Голем». И в этом «Големе» всё кончается тоже встречей с суженой Мириам. Мириам – это прекрасная еврейка, которая постоянно ждёт чуда, дочь раввина, который является апофеозом мудрости и чистоты, и она сама есть мудрость и чистота. А с ней встречается Атанасиус Пернат. И в конце концов совершается преображение, когда они становятся вместе андрогином и исчезают в пламени горящего дома, в котором появляется каждые 33 года Голем. Это называется «пиромагия Мириам», то есть уход через пламя. Но, с другой стороны, хочу напомнить об аутодафе[67], которым церковь прекращала существование магов, шаманов и колдунов. Это тоже не просто так.

Мы потом разберём внутреннюю метафизику боли, но вкратце хочу сказать, что огонь присутствует как субстрат боли душевной и боли физической. Если мы проанализируем боль, которую мы испытываем от предательства, обмана или обнаружения своей несостоятельности или заброшенности и так далее, когда, что называется, «жжёт сердце, душа горит», и проанализируем ощущение, когда сунули палец в свечку, – мы обнаруживаем, что вкус этой боли совершенно идентичен в обоих случаях. Это боль огня.

А что такое «боль огня»? Бытие, когда оно соприкасается с глиной как дальним отражением себя в зеркале этого мира, нас не «разреживает» и не «сгущает», – оно забирает световой элемент, потенцию сублимации, которая есть (забирает у нас энергию, свет), и оставляет пепел, который возродиться уже не может. Физически посмотрим на это так: вы бросили в печку полено, оно в горении отдаёт весь световой потенциал, который в нём был от солнца, и остаётся кучка золы. Вот субъективное «переживание» полена, это, конечно же, боль. Это и есть боль, когда происходит «разъем»: субстанция отдаёт потенцию возгонки, потенцию превращения воды в пар (условно), и остаётся вместо воды соль. Пар ушёл, а соль осталась. Вот здесь основа боли.

Я хочу сказать, что это необходимейший дуализм, который описывает человеческий фактор вчерне и глобально: с одной стороны, стремление к обожению, стремлению к «будем как боги», а с другой стороны – та же самая жажда Бытия, встреча с которым под другим углом является источником не блаженства, а чудовищного страдания. С одной стороны, «встреча» – это беатификация, блаженство, то, что обещано в раю, а с другой стороны, встреча с Бытием и жгущий огонь – это то, что обещано в аду. Вот рай и ад в их проекциях совмещены в человеке как описание человеческого фактора. Человек стремится быть богом, но на этом пути у него есть постоянный опыт горящего в печке полена. Это некая универсальная ситуация.

Ловушка для человека?

Человек сам для себя ловушка. У человека есть несколько пар фундаментальных свойств – они все основаны на боли. Потому что страх, отчаяние, надежда, депрессия и так далее, – где-то пять-шесть фундаментальных психологических переживаний, гештальтов, – они все имеют за собой боль. А противоположность к ним есть блаженство, к которому он стремится. Но управляется он в своей судьбе, и его судьба – боль. Поэтому эта судьба здесь – она и называется «юдоль», то есть «удел». Юдоль переводится на русский язык как «удел»[68]. Удел человека – боль. И этой болью он управляется.

Итак, с одной стороны, мы имеем жажду блаженства, с другой – управление через боль, – и здесь мы как раз выходим на более детальное, в перспективе, понимание человеческого фактора. То есть уже на разработку человеческого фактора как действующего в истории и во времени явления.

Боль и общество

29.06.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса: