Антитеза комфорта – это именно боль. Нелишним будет вспомнить ещё раз, чтобы соединиться с предыдущими нашими темами, что боль – это встреча отражения с оригиналом. Когда Бытие напрямую сталкивается со своим отражением, воздействует на своё отражение сквозь реальность. Бытие и реальность, как мы уже говорили, не тождественны. Реальность – это система описаний и не более того. Она вся погружена в язык, она вся погружена в словесную ткань.
Бытие невыразимо словом и оно не является никакой вещью, поэтому оно не реально. Когда оно сталкивается с человеческим существом, с отражением, то оно просекает все тенета, переплетения описаний насквозь, и это всполох такого пламени, которое жжёт. Я напомню образ, который очень люблю, – я его приводил. Когда Джон Ди, возвращаясь с какой-то пьянки, в холле своего особняка видит в зеркале своё отражение, начинает избивать его хлыстом, чтобы оно сделало «лишнее» движение и освободилось от связи с ним, то есть воздействует на изображение болью. В данном случае он – оригинал, и он встречается с отражением. И для отражения это огонь, это боль. А сущность боли – это всегда огонь.
Но здесь мы обнаруживаем такую интересную вещь: человек зажат между двумя этими полюсами – боль и комфорт. А что такое комфорт? Боль каждый может себе представить: взялся за раскалённый утюг – и сразу человек узнает, что это такое; ребёнок, который обжигается или суёт пальцы в розетку – сразу имеет резкое и чёткое представление о том, что такое боль. А что такое комфорт? Комфорт описать сложнее, потому что люди настолько привыкают к комфорту в определённых условиях, настолько привыкают к отсутствию боли, что они не отличают комфорт от некомфорта, дискомфорта, – это же разные степени. Комфорт начинается с того, что из экзистенции человека устраняется риск боли, упоминание о боли, угроза боли, боязнь будущей боли. Это уже начало комфорта.
И здесь мы обнаруживаем очень интересную вещь: мы обнаруживаем, что все общества прошлого фундаментально строятся на боли и вокруг боли, а современное общество строится на комфорте. Поэтому, например, исторические сериалы или фильмы так шокируют зрителя (если они качественно сделаны), что они все построены на очень большом количестве боли. Взять хотя бы «Игру престолов».
Да. Но боятся ли? Интересный вопрос. Потому что боль для архаического человека есть вещь очень натуральная, очень близкая ему. Более того, – мы будем говорить об этом несколько подробнее, – ведь, опять же, мы начинаем с чего? Боль – это стержень человеческого фактора. Выскажу такой тезис – выскажу аксиоматически, потом можно попробовать его доказать, но сначала я выскажу его аксиоматически: боль очень тесно связана с верой. Включенность боли как постоянной константы внутрь личной экзистенции является основой и опорой религиозной веры в собственном смысле слова.
Религиозная вера имеет два эшелона. Но люди плохо понимают, что такое вера. Они считают, что их умственные предположения, «хотелки», или когда они говорят «я верю, что есть нечто высшее, высший разум» или «я верю, что есть нечто большее, чем мы», – вот эти неопределённые клише, которые они заимствовали из осколков культурных матриц, якобы являются верой или приобщают их к вере. На самом деле вера – это очень резкая, острая и болезненная встреча с совершенно чуждым. Ну не совершенно чуждым, как Откровение Бога монотеистов, которое вообще принадлежит к сфере радикально противоположного Бытию. А вот Бытие, которое отражается, но оно так же чуждо, как оригинал перед зеркалом. Как бы есть аналог, но при этом это трёхмерный объективный факт, а это отражение.
Она не «купирует», она является обратной стороной. Допустим, можно переживать боль как животное или, например, можно переживать боль, как переживает её современный человек, который тупо не понимает: за что это с ним, почему с ним, «за что это мне, что я такого сделал»? Он это переживает как нечто абсурдное, бессмысленное, потому что он считает, что достоин только комфорта, он погружен в комфорт – это его натуральное, – и вдруг в это натуральное вторгается горячий утюг или фосфорная бомба. «За что это мне?!»
Но это не человеческое восприятие боли, а это «недочеловеческое» восприятие боли. Человеческое восприятие боли – это когда он воспринимает боль как страшную энергию поднятия над самим собой, выхода в некое утверждение. Боль – это утверждение его человеческого предназначения. И он обнаруживает внутренней стороной этого утверждения предмет боли. Условно говоря, Джордано Бруно с его домыслами о множестве миров, привязанный к столбу и с разложенным костерком под ногами, переживает эту боль как некое доказательство его миссии, как некий выход за пределы его ущербного человеческого Бытия. А есть ли это «множество миров» или это некое ля-ля такое… И вот за это «ля-ля» его привязали к столбу, и вот, когда он испытывает эту боль, предельную ситуацию сжигания его тела, он выходит в то состояние, в котором он обнаруживает, что – да, вся его жизнь была правдой. И в этом смысле боль является базой веры. Это одна сторона.
Вторая сторона, очень тонкая и гораздо более, наверное, ускользающая – это интеллектуальная воля. Это вера как постулат утверждения того, чего человек не имеет, не видит и не испытывает. Какой смысл верить в этот стол? Он передо мной – что в него верить? Какой смысл верить в какие-то системы описания? Вот тебе предлагают вариант, что звёзды – это громадные огненные шары, пылающие в космической бездне; тебе дают посмотреть в телескоп, говорят о красном свечении, разбегающихся галактиках. И тебе говорят: «Ты веришь в это?». Ну какой смысл в это верить (
Два полюса: боль, которая не требует интеллектуального преодоления отсутствия, – боль присутствует, она вторгается в нас; и интеллектуальная воля, которая говорит: «Этого нет для меня, но я утверждаю, что это самое главное». Вот это два в значительной степени взаимоисключающих момента, которые должны соединиться.
Для архаического человека – я условно говорю «архаического», потому что архаическим человек может быть и сегодня, – в так называемой «Тёмной» эпохе (которая для меня совсем не Тёмная), в Средние века, в Риме, были люди, вся жизнь которых была построена на боли. Для них боль была фундаментальным принципом. Эту боль им давало всё – начиная, конечно, с фараона, кесаря, короля, монарха, с первого лица, что называется. А современное общество построено на совершенно другом принципе – принципе комфорта, принципе исключения боли таким образом, что для человека боль является просто парадоксом и преступным, незаконным вторжением в нормальное существование.
Абсолютно точно.
Да, до недавнего времени в британских частных школах клали на скамейку и пороли…
Вы очень точно уловили направление моей мысли. Более того, я хотел продолжить в том плане, что комфорт есть не что иное, как парадигма расчеловечивания, демонтаж человеческого фактора. Социальный комфорт раскладывается на два аспекта: легальный комфорт и нелегальный. Легальный – это когда обычное существо плывёт по течению: диван, телевизор, офис и прочее. И нелегальный комфорт – это наркотики, азартные игры, проституция и тому подобное. Понятно, что они смыкаются, что есть масса вещей, в которых всё сходится и находит друг друга: тот же самый легальный обитатель офиса и смотритель телевизора на диване время от времени оказывается в ночном клубе, на дансинге и прочее, где он встречается с «допинговой» стороной. Но если он идёт дальше, то это уже маргинализация. Есть мейнстрим, который не заходит далеко, и есть маргинализация, когда человек становится уже пассивной жертвой этого комфорта, который полностью съедает.
Комфорт расчеловечивает. Это видно на примере маргиналов – они просто иллюстрируют. Но социально-активные элементы, которые погружены в этот комфорт, не замечают этого, хотя это тот же самый процесс. И интересно, что комфорт – это мерило цивилизации. Для современного человека, когда он говорит «варвары», – кто такие «варвары»? Они несут с собой боль, демонстрируют эту боль: например, те ролики про ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в России), которые как-то становятся известными, демонстрируют и напоминают об этой боли (самое главное).
ebooksa