— Полагаю, сэр, если бы вы могли ее видеть… не считаю себя тщеславным, а манеру так трудно описать. В любом случае позвольте мне испытать свой шанс и побеседовать с ней.
— Разумеется, если не передумаете, запрещать я не стану, но если последуете моему совету, то избавите себя от неловкости. Возможно, выдаю тайну, но полагаю, что должен предупредить: сердце ее занято.
— Не может быть! — воскликнул молодой человек. — Мистер Гибсон, очевидно, это ошибка. Я далеко зашел в выражении чувств и должен сказать, что она приняла признание в высшей степени благосклонно. Не думаю, что мисс Киркпатрик могла неправильно меня понять. Что, если она изменила решение? Возможно, в результате размышлений предпочла другого?
— Под «другим» вы, конечно, имеете в виду себя. Могу поверить в подобную изменчивость, — глядя на сидящий напротив образец, мысленно презрительно усмехнулся доктор, — но чрезвычайно расстроился бы, заметив это свойство в характере мисс Киркпатрик.
— Но ведь все возможно. Позволите ли встретиться с ней наедине?
— Конечно, мой бедный юноша, — ответил мистер Гибсон, ибо, несмотря на презрение, испытывал глубокое уважение к простоте, безыскусности, первозданной силе новоиспеченного чувства. — Сейчас же пришлю ее сюда.
Хозяин дома поднялся в гостиную, где надеялся застать Синтию, и она действительно оказалась там: как обычно, яркая и беззаботная, украшала шляпу для матушки и одновременно о чем-то непринужденно болтала с Молли.
— Синтия, буду признателен, если спустишься в мою приемную. Мистер Кокс желает с тобой поговорить!
— Мистер Кокс? — удивилась девушка. — Но что ему от меня нужно?
Очевидно, ответ на собственный вопрос пришел мгновенно, судя по залившему личико румянцу. Как только мисс Киркпатрик вышла из комнаты, доктор опустился в кресло и, чтобы найти повод для разговора, взял со стола свежий номер «Эдинборо ревью». Неизвестно, что там встретилось в статье, но через пару минут он обратился к молча сидевшей дочери:
— Молли, никогда не позволяй себе играть с чувствами честного молодого человека: это приносит боль.
Спустя некоторое время в гостиную вернулась чрезвычайно смущенная Синтия. Скорее всего девушка не решилась бы войти, если бы знала, что мистер Гибсон еще там, но ему было настолько несвойственно сидеть в гостиной среди бела дня и читать — или притворяться, что читает, что о такой возможности она даже не подумала. Отчим сразу поднял взгляд, поэтому не осталось ничего иного, как изобразить спокойствие и снова взяться за работу.
— Мистер Кокс по-прежнему внизу? — осведомился доктор.
— Нет, ушел. Попросил передать вам обоим свое глубокое почтение. Кажется, намерен сегодня же уехать. — Синтия попыталась держаться естественно, но не смогла поднять взгляд от рукоделия, а голос слегка дрожал.
Несколько минут мистер Гибсон продолжал читать, но Синтия чувствовала, что грядет серьезный разговор, и желала одного: скорее бы он нарушил тягостное молчание. Наконец мистер Гибсон устремил взгляд на нее и крайне недовольно провозгласил:
— Надеюсь, такое больше никогда не случится, Синтия! Я не одобрил бы поведение любой девушки — сколь угодно свободной, — если бы та благосклонно принимала особое внимание молодого человека и тем самым толкала его к предложению, принимать которое она не собиралась. Но что мне следует думать о юной леди в твоем положении: помолвленной, однако «в высшей степени благосклонно» (именно так выразился мистер Кокс) принимающей увертюры другого мужчины? Не думаешь, что напрасно доставила ему боль своим легкомысленным поведением? Впрочем, «легкомысленным» — самое мягкое из всех возможных определений. Прошу впредь не допускать ничего подобного, иначе буду вынужден характеризовать такое поведение более жестко.
Молли не могла представить, что означает «более жестко», поскольку манера отца и так казалась почти жестокой. Синтия густо покраснела, потом побледнела и, наконец, подняла на мистера Гибсона прекрасные, молящие, полные слез глаза. Взгляд, конечно, глубоко тронул, однако доктор немедленно принял решение не поддаваться внешнему обаянию, а справедливо судить поведение.
— Пожалуйста, мистер Гибсон, выслушайте меня, прежде чем так гневаться. Я вовсе не собиралась… флиртовать, просто старалась держаться любезно — как же иначе? А этот индюк мистер Кокс почему-то вообразил, что я поощряю.
— Хотите сказать, что не знали о зарождавшемся чувстве? — смягчился под действием сладкого голоса и умоляющего лица мистер Гибсон.
— Наверное, следует признаться честно. — Синтия покраснела и улыбнулась — совсем немного, но все-таки улыбнулась, — и сердце мистера Гибсона снова затвердело. — Раз-другой я подумала, что он держится чуть более комплиментарно, чем того требуют обстоятельства, но ненавижу обдавать людей холодом. Не представляла, что он вообразит себя серьезно влюбленным и устроит такое всего через две недели после знакомства.