Здоровье Молли пошатнулось; возможно, это стало причиной излишней впечатлительности. Отныне все дневные помыслы и ночные сновидения касались только болезни Роджера: в ее воображении он лежал одиноким и неухоженным в дикой чужой стране. Ее молитва звучала так же, как обращение истинной матери в суде царя Соломона: «О Господи! Даруй ей живого ребенка и не убей его!» [44]
— Позволь ему жить! Позволь жить, даже если я больше никогда его не увижу. Сжалься над его отцом! Пусть он вернется домой здоровым и счастливо соединится с той, кого так нежно любит! О Господи!..
Молли заливалась слезами и в рыданиях засыпала.
Глава 38
Мистер Киркпатрик, королевский адвокат
Синтия всегда относилась к Молли одинаково: ласково, сочувственно, с готовностью помочь, с искренней симпатией. Пожалуй, никого на свете она не любила так нежно и искренне, как ее. Однако Молли уже постигла поверхностный характер отношений в доме отца. Анализируя натуру горячо любимой подруги, не могла не понять, что при всей очевидной откровенности Синтии существовали границы, за которые ее доверие не простиралось; где начиналась сдержанность, а истинный характер покрывался пеленой тайны. Например, отношения с мистером Престоном часто ставили Молли в тупик. Она не сомневалась, что когда-то в Эшкомбе между ними существовала некая близость. Воспоминания терзали Синтию: она старалась обо всем забыть, тогда как он, напротив, стремился любым способом напомнить. Но почему близость прервалась, почему Синтия прониклась к мистеру Престону столь глубокой неприязнью? Многие обстоятельства этих отношений оставались тайной. Синтия решительно пресекала наивные попытки Молли проникнуть в ее прошлое, и периодически та натыкалась на глухую стену, преодолеть которую не могла — по крайней мере, с теми деликатными инструментами, которыми располагала и пользовалась. Возможно, Синтия раскрылась бы перед более напористым любопытством, умевшим повернуть себе на пользу каждую оговорку и каждое настроение, но интерес Молли рождался из любви, а не из грубого стремления узнать нечто пикантное, поэтому, почувствовав, что подруга не желает обсуждать период жизни в Эшкомбе, она сразу отступала. Однако если этой зимой Синтия сохранила в обращении с Молли мягкость манер и спокойную доброту, то наивная подруга оказалась единственным человеком, к которому красавица не изменила отношения. Влияние мистера Гибсона оставалось благотворным до той поры, пока Синтия чувствовала, что нравится доктору. Она пыталась оправдать высокое мнение, а потому в его присутствии сдерживала саркастические замечания в адрес матушки и многочисленные искажения абсолютной правды, однако сейчас постоянная неловкость порождала трусость, и даже преданная Молли не могла не заметить явных уловок Синтии в тех случаях, когда слова или поведение мистера Гибсона давили слишком безжалостно. Остроумные ответы матушке теперь звучали реже, и в обращении с ней появилась неведомая прежде обидчивость и вздорность. Эти изменения в настроении и расположении духа, представленные здесь как единое целое, на самом деле проявлялись в виде череды тонких отклонений в поведении в течение долгих зимних месяцев, наполненных темными вечерами и плохой погодой: всем тем, что проявляет изъяны характеров, как холодная вода — краски поблекшей фрески.
В течение значительного времени мистер Престон задерживался в Эшкомбе, поскольку лорд Камнор не мог найти достойного агента ему на смену. Пока место оставалось свободным, мистер Престон занимался обоими поместьями. Миссис Гуденаф серьезно заболела, и небольшое общество Холлингфорда не желало встречаться, пока одна из его важнейших особ находилась в опасности. По этой причине визиты стали редкими. Хотя мисс Кларинда заявила, что отсутствие светских искушений благотворно действует на утонченные умы после бесконечных развлечений осени, когда каждую неделю кто-нибудь приветствовал мистера Престона, мисс Фиби по секрету призналась, что они с сестрой стали ложиться спать в девять, поскольку каждый вечер играть в криббидж с пяти до десяти — явное излишество. Честно говоря, та зима прошла в Холлингфорде хоть и спокойно, но монотонно, поэтому в марте благородное общество встрепенулось, узнав, что недавно назначенный королевским адвокатом мистер Киркпатрик намерен приехать на пару дней, чтобы повидаться с невесткой, то есть с миссис Гибсон. Комната миссис Гуденаф сразу превратилась в центр плетения сложных сплетен. Всю жизнь сплетни составляли ее хлеб насущный, а сейчас стали мясом и вином.
— Надо же! — воскликнула еще слабая пожилая леди, выпрямляясь в кресле и упираясь руками в подлокотники. — Кто бы мог подумать, что у нее такие важные родственники! Однажды мистер Эштон сказал мне, что королевский адвокат имеет столько же шансов стать судьей, как котенок стать котом. Она почти сестра будущего судьи! Однажды я видела судью. Уверена, что не желала бы лучшего зимнего пальто, чем его мантия, если бы знала, где можно купить по дешевке. А ведь когда она жила в Эшкомбе, перелицовывала, чистила и красила шелковые платья, причем не по одному разу! Держала школу и при этом состояла в близком родстве с королевским адвокатом! Сказать по правде, это была не настоящая школа: в лучшие времена всего-то десяток учениц, — так что, возможно, он об этом и не слышал.
— Интересно, что они предложат гостю на обед, — задумчиво вставила старшая мисс Браунинг. — Сейчас не лучшее время для визитов: никакой дичи, ягнята в этом году поздние, а куры очень дорогие.
— Придется королевскому адвокату довольствоваться телячьей головой, — торжественно заключила миссис Гуденаф. — Если бы была здорова, то непременно переписала бы бабушкин рецепт фаршированной телячьей головы и отправила миссис Гибсон. Доктор всегда очень добр ко мне. Так что если бы дочь прислала из Комбермера осенних цыплят, то отдала бы их ему, но она постоянно их забивала и присылала мне, а недавно написала, что это последние.
— Интересно, устроят ли они вечер в честь мистера Киркпатрика, — проговорила мисс Фиби. — Хотелось бы раз в жизни посмотреть на королевского адвоката. Однажды видела судейскую охрану, но больше никого из сферы закона.
— Конечно, пригласят мистера Эштона, — уверенно заявила мисс Кларинда. — Три черные грации: Закон, Медицина и Религия. В подобных случаях в хорошие дома всегда приглашают пастора.
— Интересно, он женат? — осведомилась миссис Гуденаф, не обращаясь ни к кому конкретно.
Мисс Фиби испытывала не меньшее любопытство, однако не считала достойным девицы проявить его даже в отношении сестры, а ведь мисс Кларинда являлась источником информации, ибо по пути к миссис Гуденаф встретила на улице саму миссис Гибсон.
— Да, женат и, должно быть, имеет нескольких детей, потому что миссис Гибсон сказала, что мисс Киркпатрик одно время жила у них в Лондоне и училась вместе с кузенами. А еще она сказала, что его супруга прекрасно воспитана, из хорошей семьи, хотя и не принесла ему состояния.
— Очень почетное родство. Странно только, почему раньше мы так мало о нем слышали, — заметила миссис Гуденаф. — На первый взгляд, миссис Гибсон не из тех, кто скрывает хорошие связи. Обычно все мы в таких случаях выставляем напоказ все лучшее. Да, кстати о лучшем: помню, как сама не раз перешивала юбки, чтобы повернуть пятно к бедному мистеру Гуденафу. В первые годы брака он был очень добр и говорил: «Пэтти, возьми меня под левую руку, чтобы быть ближе к сердцу». Так мы и ходили, хотя ему было о чем подумать, кроме того, с какой стороны у него сердце. Так вот, я всегда переворачивала юбку испорченной стороной вправо, и когда мы шли рядом, никто не замечал пятна.
— Не удивлюсь, если он снова пригласит Синтию к себе в Лондон, — призналась старшая мисс Браунинг. — Если сделал это, когда был беден, то наверняка сделает и сейчас, став королевским адвокатом.
— Да, вполне возможно, что так и случится. Лишь бы только девочка не зазналась: Лондон в ее-то возрасте. Я впервые оказалась там в пятьдесят лет!
— Но молодая леди образованная, жила во Франции, — заметила мисс Фиби.
Миссис Гуденаф не меньше минуты молча качала головой и только после этого высказала авторитетное мнение: