После столь сурового упрека мисс Фиби пристыженно умолкла, а спустя некоторое время заметила:
— Надеюсь, это была не Молли Гибсон.
— Можешь надеяться сколько душе угодно, а я уверена в обратном. Но лучше не станем ничего говорить миссис Гуденаф. Раз она решила, что видела Синтию, пусть так и думает. Если точно узнаем, что это действительно была Молли, еще успеем распустить слухи. Мистер Престон вполне подходит Синтии: она ведь выросла во Франции, хотя и обладает прекрасными манерами: французское воспитание могло сделать ее одной из многих, — но получить Молли он не должен и не получит: сама явлюсь в церковь и заявлю протест против заключения этого брака. Боюсь все же, что между ними что-то есть. Мы с тобой обязаны ее беречь, Фиби. Я стану ангелом-хранителем, даже если сама Молли того не захочет.
Глава 41
Тучи сгущаются
Миссис Гибсон вернулась из Лондона, полная радужных впечатлений. Леди Камнор держалась очень приветливо и была «глубоко тронута, увидев меня сразу после возвращения в Лондон». Леди Харриет, как всегда, обожала свою давнюю гувернантку. Лорд Камнор «остался таким же душевным, как прежде», а что касается Киркпатриков, то даже дом лорд-канцлера не мог сравниться с их дворцом: «шелковая мантия королевского адвоката витала над горничными и лакеями». Синтия вызвала всеобщий восторг. Миссис Киркпатрик, словно щедрая фея, осыпала гостью платьями, хорошенькими шляпками и мантильями. По сравнению с этой роскошью скромный подарок мистера Гибсона в десять фунтов показался мелочью.
— Все они так ею очарованы, что даже не знаю, когда мы получим девочку обратно, — заключила миссис Гибсон. — Итак, Молли, а что делали вы с папой? Твое письмо показалось очень жизнерадостным. В Лондоне я не успела его прочитать: положила в карман и распечатала в дилижансе, на обратном пути. Но, дорогое дитя, что это на тебе? В этом узком платье и с растрепанными локонами выглядишь старомодно, к тому же локоны сейчас никто не носит. Надо придумать какую-то другую прическу.
Она попыталась пригладить черные кудри девушки, но та легонько отстранилась и спросила:
— Синтия что-нибудь говорила о письме из Африки? Я переправила его ей.
— Ах да! Бедная девочка! Наверное, письмо очень ее расстроило. Даже хотела не ехать на бал к мистеру Роусону, для которого миссис Киркпатрик подобрала ей платье. Однако повода для переживаний не было. Роджер рассказал, что снова переболел лихорадкой, но уже чувствует себя лучше. По его словам, в центральной части Абиссинии каждый европеец должен пройти испытание лихорадкой: это называется акклиматизацией.
— Синтия все же поехала на бал? — уточнила Молли.
— Да, конечно. У них была ведь не помолвка, а просто договор. Только представь, если бы она заявила: «Один мой знакомый два месяца назад переболел в Африке лихорадкой, поэтому сегодня вечером на бал я не поеду». Такое поведение выглядело бы показным проявлением чувства, а если я что-то ненавижу, то именно фальшивые поступки.
— Вряд ли Синтия получила удовольствие, — вздохнула Молли.
— О, получила, да еще какое! На ней было белое газовое платье с сиренью по подолу, и выглядела она — матери позволено немного пристрастия — поистине прелестно. Не пропустила ни одного танца, хотя ее никто и не знал, а утром отзывалась о бале с таким восторгом!
— Интересно, знает ли сквайр Хемли.
— О чем? Ах да, про Роджера. Скорее всего нет, и незачем ему сообщать. Не сомневаюсь, что сейчас уже все в порядке.
С этими словами миссис Гибсон вышла из комнаты, чтобы закончить разбор багажа.
Молли опустила рукоделие и вздохнула, мысли ее унеслись далеко. «Послезавтра исполнится ровно год с того дня, как Роджер пришел, чтобы предложить прогулку в Херствуд, а миссис Гибсон рассердилась из-за того, что явился до ленча. Интересно, помнит ли Синтия этот день так же хорошо, как я? А теперь, возможно… Ах, Роджер, Роджер! Молюсь о вашем благополучном возвращении домой! Как мы сможем пережить, если…»
Она закрыла лицо ладонями и постаралась не думать о плохом, но тут же внезапно вскочила, словно пронзенная: «Не верю, что она его любит! Иначе не смогла бы поехать на бал и весь вечер танцевать! Что же делать, если не любит? Что делать? Это же невыносимо!»
Предстояло выдержать долгие дни неизвестности относительно здоровья Роджера. Следующее письмо могло прийти не раньше чем через месяц, когда Синтия уже вернется домой. Молли с нетерпением ждала возвращения подруги, хотя не прошло и двух недель после ее отъезда, потому что даже не представляла, насколько утомительным окажется бесконечное общение наедине с миссис Гибсон. Возможно, за последние месяцы в ней накопилась раздражительность, но Молли все чаще приходилось выходить из комнаты, чтобы успокоиться после ее бесконечных рассуждений: как правило, выражений недовольства, жалоб, упреков, нотаций — не оставлявших ни единого конкретного впечатления о мыслях и чувствах мачехи. Всякий раз, когда что-то случалось, складывалось не так, как она хотела: мистер Гибсон холодно настаивал на том, против чего она возражала; повариха не так приготовила какое-то блюдо или горничная ненароком испортила хрупкую вещицу; прическа Молли не соответствовала ее вкусу, а платье казалось неуместным; запах пищи проникал в комнаты; приходили нежеланные посетители, а желанные не приходили, — всякий раз немедленно вспоминался и горько оплакивался бедный мистер Киркпатрик, даже едва ли не обвинялся, как будто, дай он себе труд выздороветь и жить дальше, помог бы ей в несчастьях.