— Ну уж нет: никуда я Молли не отпущу, — возразил мистер Гибсон, уже прекрасно умевший читать мысли жены.
— Милая, бедная Хелен! — продолжала щебетать миссис Гибсон. — С радостью за ней поухаживала бы! Дорогой, давай превратим твою приемную в ее личную гостиную.
Незачем объяснять, что перевесила чаша весов с неудобствами от присутствия в доме постороннего человека.
— Больной, конечно, необходим покой. В общей гостиной ее будут постоянно тревожить посетители, а столовая настолько… как объяснить? Оттуда никогда не выветриваются запахи пищи. Если бы ваш дорогой папа позволил открывать окно, стало бы намного лучше…
— Но почему же нельзя использовать гардеробную в качестве спальни, а маленькую комнатку рядом с гостиной в качестве гостиной? — осведомился мистер Гибсон.
— Библиотеку, — пояснила миссис Гибсон, предпочитая называть так бывший книжный шкаф. — Только диван туда вряд ли поместится. Да и сквозняки повсюду. Нет, дорогой, лучше не станем приглашать Хелен. Ей дома куда удобнее!
— Ну что ж, — пробормотал мистер Гибсон, не настолько заинтересованный в положительном решении вопроса, чтобы вступать в борьбу, — возможно, ты права. Придется выбирать между привычными удобствами и свежим воздухом, тем более что некоторые больше страдают от нехватки первого, нежели второго. Знай, что я буду рад принять мисс Хелен Киркпатрик, если она пожелает приехать, однако ни за что не уступлю приемную. Там я зарабатываю на хлеб!
— Напишу им и расскажу о доброте мистера Гибсона, — благодушно заявила супруга, после того как доктор вышел из комнаты. — Они будут так же признательны нам, как если бы Хелен приехала!
То ли от известия о болезни кузины, то ли по другой причине после завтрака Синтия впала в уныние и в таком состоянии пробыла весь день. Теперь Молли понимала причину частой смены настроений подруги и старалась не докучать ей и быть терпимой. Ближе к вечеру, оставшись наедине с Молли, Синтия подошла, но встала так, чтобы не было видно лица, и с надеждой спросила:
— Ты это сделаешь? То, о чем говорила ночью? Весь день об этом думаю. Иногда мне кажется, что, если убедительно попросить, он может отдать письма. Во всяком случае, если тебе не очень противно, то попробовать можно.
Так получилось, что, чем дольше Молли думала о предстоящем разговоре с мистером Престоном, тем острее ненавидела идею. Но ведь она сама предложила помощь и не собиралась идти на попятную, поскольку верила, что способна принести пользу, и не видела, каким образом это может навредить, поэтому согласилась и постаралась скрыть недовольство, стремительно возраставшее, по мере того как Синтия принялась торопливо объяснять детали.
— Встретишь его в Тауэрс-парке: на аллее, что ведет от сторожки к главному дому. Он будет возвращаться оттуда: там всегда много дел, и у него есть все ключи. Можно подождать возле сторожки, не обязательно заходить далеко.
Молли недовольно подумала, что Синтия имеет богатый опыт в устройстве подобных встреч, и отважилась спросить, как мистер Престон узнает о ее намерении.
— Ах, какая разница! Он будет рад прийти! Ты же слышала о его намерении продолжить разговор. Впервые свидание назначу я. Если бы только удалось освободиться! Всю жизнь была бы тебе благодарна!
— Это, наверное, ужасно, — призналась Молли, густо покраснев. — Хотя я и не смогла бы принять предложение — даже от Роджера, — если бы над головой висела нерасторгнутая помолвка.
— Забываешь, насколько я ненавижу Престона! — возразила Синтия. — Скорее именно это, а не избыток любви к Роджеру, заставило меня заключить этот договор. Роджер не хотел произносить слово «помолвка», но я произнесла, чтобы почувствовать себя свободной. И если бы не письма, то и стала бы свободной! Ах если бы удалось убедить его взять эти деньги и вернуть письма! Тогда можно было бы обо всем забыть. Он бы женился на другой девушке, я бы вышла замуж за Роджера, и все бы успокоилось. В конце концов, речь идет об ошибках юности, не более того. Можешь предупредить мистера Престона, что если он все-таки предаст мои письма гласности — покажет твоему отцу или сделает еще что-то подобное, — я сразу уеду из Холлингфорда и больше никогда сюда не вернусь.
Итак, перегруженная множеством условий и оговорок, без понятия, что скажет, в условленный час Молли отправилась к назначенному месту. Хоть ей и претило и само поручение, и манера, в какой Синтия говорила о Роджере. И все же он была готова все вытерпеть ради спасения подруги и возвращения ее на путь добродетели. День выдался ветреный. Под шум высоких голых деревьев она миновала ворота и ступила на алеею. Шагала быстро, чтобы не было возможности думать. Примерно в четверти мили от сторожки аллея изгибалась, а затем прямо стремилась к пустующему дому. Чтобы не терять сторожку из виду, Молли остановилась возле дерева лицом к ней. Вскоре послышались шаги по траве. Престон заметил полускрытую стволом женскую фигуру и решил, что это Синтия, но, когда подошел ближе и девушка обернулась, вместо ее прекрасного лица увидел бледное, суровое лицо Молли. Она не произнесла слов приветствия, и по всему было видно, что ей страшно, но серые глаза встретили его вопросительный взгляд твердо и мужественно.
— Синтия не смогла прийти? — осведомился мистер Престон.
— Не знала, что вы надеялись встретить ее, — ответила Молли с легким удивлением.
По простоте своей она решила, что подруга предупредила его о встрече именно с ней в условленном месте и в условленное время, однако Синтия для этого оказалась слишком хитра и заманила туманной запиской, где, избегая прямой лжи, заставила поверить, что явится лично.