— Да, — сухо ответила Молли, уже успев устать от монотонности существования. Если бы только можно было уехать на пару дней вместе с отцом! Как было бы замечательно!
— Да, дорогая, было бы чудесно отправиться в путешествие нам с тобой вдвоем. Только ты и я, больше никого. Если бы не ужасная погода, сейчас собрались бы и уехали. Уже несколько недель мечтаю о чем-то подобном, но мы здесь живем так замкнуто и строго! Иногда чувствую, что устаю от вида столов и стульев, на которые смотрю изо дня в день, да и без остальных скучно, пусто и серо.
— Да, сегодня особенно тоскливо. Правда, в значительной степени это из-за погоды!
— Глупости, детка! Не стоит все валить на погоду. Бедный дорогой мистер Киркпатрик часто говорил: «Веселое сердце создает собственное солнце», — причем повторял это в своей особенной манере всякий раз, когда я поддавалась унынию. Да, я самый настоящий барометр: такая чувствительная, что по мне можно предсказывать погоду. Синтии повезло, что она не унаследовала этого моего свойства. Кажется, на нее трудно повлиять, не так ли?
Молли на минуту задумалась и ответила:
— Да, повлиять на Синтию действительно нелегко. Во всяком случае, в чем-то серьезном.
— Например, многих девушек взволновало бы то всеобщее восхищение и внимание, которое окружало ее прошлым летом, когда она гостила у дяди. Вот мистер Хендерсон — молодой юрист, то есть он пока изучает право, но обладает солидным доходом и серьезными перспективами на увеличение капитала, а потому скорее играет в юриспруденцию. Так вот: этот мистер Хендерсон совсем потерял голову. Это не моя фантазия, хотя матери пристрастны. Мистер и миссис Киркпатрик тоже это заметили. В одном из своих писем миссис Киркпатрик сообщила, что молодой человек отправился в Швейцарию на длинные судебные каникулы: [50] наверняка для того, чтобы забыть Синтию, — но она считает, что бедняга «будет перебирать длинную цепь по кольцу». Как красиво, как образно сказано! Тебе обязательно надо познакомиться с тетушкой Киркпатрик, Молли! Я бы назвала ее женщиной элегантного ума!
— Весьма сожалею, что Синтия не рассказала им о своей помолвке.
— Но это же вовсе не помолвка, дорогая! Сколько раз тебе повторять?
— Но как еще это назвать? Договор? Суть-то не меняется.
— Не понимаю, почему обязательно нужно как-то называть. И не понимаю, что ты имеешь в виду под словом «это». Надо стараться выражаться яснее — таков один из важнейших принципов английского языка. Иначе зачем человеку вообще дан язык, если не для того, чтобы его понимали?
— Но между Синтией и Роджером определенно что-то существует. Они друг для друга больше, чем, например, я для Осборна. Как же это назвать?
— Не следует упоминать свое имя в паре с именем любого неженатого молодого мужчины! Когда только ты научишься деликатности, дитя? Возможно, между Синтией и Роджером действительно существует какая-то особая связь, но определить ее точными словами невозможно. Не сомневаюсь, что именно поэтому она сторонится досужих пересудов. Между нами говоря, Молли, лично я думаю, что у них ничего не получится. Он так долго отсутствует, а она, если честно… не слишком-то постоянна. Я видела дочь глубоко увлеченной… впрочем, этот маленький роман давно улетучился. Да и с мистером Хендерсоном она держалась по-своему любезно. Думаю, это свойство передалось ей от меня: в юности от поклонников не было отбоя, а я не могла найти сил их прогнать. Твой дорогой папа не упоминал о старом сквайре или мистере Осборне? Мы так давно его не видели! Должно быть, у них все в порядке, иначе какие-то известия непременно бы просочились.
— Полагаю, мистер Осборн Хемли вполне здоров. Недавно кто-то видел, как он ехал верхом… ах да, миссис Гуденаф. И выглядел гораздо лучше, чем обычно.
— Правда? Очень рада это слышать. Всегда любила Осборна и никогда не предпочитала ему Роджера, хотя, конечно, уважала обоих. Но, поверь, их невозможно даже сравнить с мистером Хендерсоном: красавец, образован, воспитан, перчатки носит высочайшего качества!
Как часто случается, стоит о ком-то вспомнить, и он тут как тут. Вот и Осборн Хемли явился собственной персоной. На следующий день после отъезда мистера Гибсона миссис Гибсон получила одну из редких записок из Лондона от семейства Камнор с поручением посетить Тауэрс-парк и отыскать там то ли книгу, то ли рукопись — в общем, нечто подобное, — что леди Камнор непременно желала получить со всей настойчивостью капризной больной. Миссис Гибсон обрадовалась развлечению в унылый дождивый день и сразу пришла в хорошее настроение. Поручение носило некую доверительную важность, обещало разнообразие, приятную поездку в пролетке по парадной аллее и положение временной хозяйки хорошо знакомых комнат. От избытка чувств она пригласила собой Молли, однако ничуть не расстроилась, когда та отказалась и осталась дома. В одиннадцать часов она отбыла в «лучшем воскресном наряде» (если использовать выражение горничной, которое сама же осуждала). Иными словами, поехала одетой достаточно хорошо, чтобы произвести впечатление на слуг Тауэрс-парка, потому что никого другого там не осталось.
— Вернусь только во второй половине дня, дорогая! Надеюсь, не соскучишься в одиночестве. В этом отношении ты похожа на меня: как сказал какой-то великий писатель, «менее всего одинока в одиночестве».
Молли с радостью почувствовала себя хозяйкой дома: точно так же, как сама миссис Гибсон — хозяйкой Тауэрс-парка, — и распорядилась подать ленч на подносе в гостиную, чтобы жевать сандвич и читать книгу, но в середине столь увлекательного времяпрепровождения горничная объявила о прибытии мистера Осборна Хемли. Вопреки благоприятному впечатлению, которое произвел на миссис Гуденаф — впрочем, подслеповатую, — джентльмен имел вид глубоко больного человека.
— Я, собственно, не к вам, Молли, — пояснил Осборн после первых приветствий. — Надеялся застать вашего отца, вот и решил, что время ленча подходит лучше всего.
Он сел в кресло, радуясь отдыху, и сразу принял вялую согбенную позу, ставшую настолько привычной, что понятия о хороших манерах уже не могли помешать.