— Думаю, сейчас надо пойти к Джонсону, а потом вернуться сюда за книгами.
Они перешли через улицу, но, едва оказавшись в галантерейном магазине, Молли устыдилась собственной трусости. Как можно было упустить такую удобную возможность? Едва мисс Фиби занялась выбором товара, девушка пробормотала извинения и, не глядя по сторонам, побежала обратно к Гринстеду, зная, что мистер Престон еще оттуда не вышел. Он действительно стоял возле прилавка и разговаривал с хозяином. Молли поспешно вложила конверт в руку управляющему — к его немалому удивлению и почти против воли — и повернулась, намереваясь уйти, но в дверях магазина возвышалась только что вошедшая миссис Гуденаф и смотрела круглыми, как у совы, глазами, из-за очков казавшимися еще круглее. Она прекрасно видела, как Молли Гибсон передала мистеру Престону конверт, который тот, зная, что находится под наблюдением, сразу спрятал в карман. Возможно, располагая временем на размышление, он не преминул бы подвергнуть Молли публичному позору, отвергнув то, что она так стремительно навязала.
Впереди маячил еще один скучный вечер в обществе миссис Гибсон, однако сегодня ожидалась приятная церемония долгого — не менее часа — обеда. Одна из раздражавших Молли причуд мачехи заключалась в соблюдении всех положенных ритуалов, даже когда за стол садились вдвоем. Вот и сегодня, хотя и Молли, и миссис Гибсон, и Мария прекрасно знали, что к десерту никто не притронется, все же десерт оказался на столе: явился сам собой — точно так же, как при обожавшей миндаль и изюм Синтии и мистере Гибсоне, который не находил сил отказаться от фиников, хотя и осуждал тех, кто каждый день употребляет десерт.
Сегодня миссис Гибсон сочла необходимым извиниться перед Молли в тех же словах, которые часто говорила мистеру Гибсону:
— Это не экстравагантность, так как есть сладкое вовсе не обязательно: я никогда не ем, — но смотрится хорошо и показывает Марии, что именно требуется в повседневной жизни приличной семьи.
Весь вечер мысли Молли блуждали, хотя она старалась создавать видимость внимания к монологам мачехи. Не выходил из головы Осборн: его внешний вид, слабость и неожиданное, внезапно прерванное откровение. Вот бы поскорее вернулся Роджер: он очень нужен брату и… ей. Но зачем? Почему она так ждет его возвращения? Все это ради Синтии, пыталась убедить Молли, поскольку считала Роджера таким верным другом, что не могла не думать о нем как о надежной опоре в тяжелые времена, которые, как вскоре выяснилось, лежали не за горами, а начались в тот же вечер. Затем на первый план выступил мистер Престон и небольшое приключение в книжном магазине. Каким сердитым выглядел управляющий! Как могла Синтия настолько его полюбить, чтобы впутаться в ужасную неприятность, от которой, к счастью, уже удалось избавиться. Молли плыла по волнам воображения, совсем не подозревая, что тем самым вечером, всего на расстоянии полумили от гостиной, где она спокойно сидела за пяльцами и вышивала, плелись разговоры, доказывавшие, что «неприятность» (как она выразилась по простоте душевной) никуда не делась.
Можно сказать, что скандалы и сплетни летом. Теплый ароматный воздух, прогулки по лесам и лугам, садоводство, цветы, варка джема надежно усыпляли сплетни в Холлингфорде, но когда дни становились короткими, а вечера — длинными, когда местные кумушки собирались возле огня и ставили ноги кружком — нет, не на решетку, это не разрешалось, — наступало время откровенных разговоров. Любили поговорить дамы и во время перерывов в карточных играх, когда на столах появлялись чайные подносы, а жаркие споры по поводу побед и поражений стихали и на поверхность выползали мелкие подробности местной жизни:
— Мартиндейл поднял цену на вырезку на целых полпенни за фунт!..
…Как пришло в голову сэру Генри заказать для Книжного общества очередную книгу о кузнечном ремесле! Мы с Фиби пытались ее читать, но не нашли ничего интересного…
…Не знаю, что будет делать мистер Эштон, когда Нэнси выйдет замуж! Она служит у него уже семнадцать лет! Женщине ее возраста глупо думать о замужестве. Сегодня утром встретила ее на рынке и так прямо сказала!
Все эти высказывания в тот самый вечер звучали из уст мисс Кларинды Браунинг, в то время как карты лежали возле нее на покрытом коричневой бязью столе, а сама она жевала кекс, испеченный недавно переехавшей в Холлингфорд некой миссис Даус.
— Замужество не настолько плохо, как вы о нем думаете, мисс Браунинг, — возразила миссис Гуденаф, защищая священное состояние, в котором побывала дважды. — Если бы я встретила Нэнси, то дала бы ей иной совет: лучше самой решать, что сегодня будет на обед, и никого не слушать!
— Если бы только это! — воинственно возразила мисс Браунинг. — Вполне могу справиться с этим и сама, причем куда лучше той, которой предстоит ублажить мужа.
— Никто не упрекнет меня в том, что не ублажала мужей, обоих, хотя Джереми проявлял более привередливый вкус, чем бедный Хэрри Бивер, но я говорила им: «Предоставьте еду мне. Лучше не знать заранее, что появится на столе. Желудок любит сюрпризы». И ни один не пожалел о своей доверчивости. Поверьте, фасоль с беконом в собственном доме Нэнси окажется вкуснее, чем зобные железы и молодые цыплята, которых она готовила мистеру Эштону все эти семнадцать лет! Однако, если бы захотела, смогла бы поведать о чем-нибудь поинтереснее, чем старая Нэнси, которая решила выйти замуж за вдовца с целым выводком детей. Вот только если молодые люди встречаются тайно, не пристало выдавать их секреты.
— Ничего не желаю слышать о тайных встречах молодых мужчин с молодыми женщинами, — вскинув голову, высокомерно заявила мисс Браунинг. — Считаю позором, если они вступают в отношения без ведома родителей. Знаю, что мнение на этот счет изменилось, но когда наша бедная Грация выходила замуж за мистера Байерли, он написал отцу, даже не восторгаясь ее достоинствами, а ей самой сказал самые простые, банальные слова. Родители вызвали сестру в кабинет отца, и потом она призналась, что никогда в жизни так не пугалась. Они объяснили, что это очень хорошее предложение: мистер Байерли весьма достойный человек, и они надеются, что вечером, когда он придет на ужин, она будет вести себя прилично. После этого до самой свадьбы ему позволяли приходить дважды в неделю. Мы с мамой сидели с рукоделием в эркере гостиной пасторского дома, а Грация и мистер Байерли беседовали в противоположном конце комнаты. Когда часы били девять, мама непременно показывала мне в саду какое-нибудь растение или цветок, потому что считала, что гостю пора уходить. Не желая обижать присутствующих, все-таки замечу, что считаю супружество слабостью, но если уж кому-то непременно нужно вступить в брак, надо делать это достойно и прилично, без всяческих тайных встреч и прочих безобразий. Кажется, сейчас ваш ход, миссис Даус. Простите мою откровенность относительно брака! Миссис Гуденаф подтвердит, что я всегда говорю откровенно.
— Это не откровенность, мисс Браунинг, — возразила обиженная, но готовая отстаивать свою линию миссис Гуденаф, — а просто желание выступить против меня.
Что же касается миссис Даус, то она слишком горячо стремилась войти в высшее общество Холлингфорда, чтобы оспаривать утверждения мисс Браунинг (как дочь покойного пастора, та представляла самый избранный круг городка), что бы ни защищала категоричная особа: безбрачие, супружество, двоемужество или многоженство, — поэтому остаток вечера прошел без дальнейших упоминаний о тайне, которая прожигала ум и душу миссис Гуденаф, если не считать, что замечание, внезапно произнесенное мисс Браунинг среди всеобщего молчания игры, могло относиться к предыдущему разговору. Неожиданно и совершенно необъяснимо она проговорила:
— Даже не знаю, как надо провиниться, чтобы мужчина сделал женщину своей рабыней.
Если она имела в виду открывшуюся в воображении перспективу матримониальной опасности, то могла быть спокойной, но никто не обратил на заявление внимания, так как все сосредоточились на роббере. И только когда мисс Кларинда Браунинг покинула общество (это произошло рано, потому что мисс Фиби простудилась и ждала ее дома), миссис Гуденаф отвела душу:
— Ну вот теперь наконец-то могу сказать все, что думаю: если при жизни Гуденафа кто-то из нас двоих был рабом, то только не я! Вряд ли со стороны мисс Браунинг благородно так гордиться своей девственностью перед четырьмя вдовами, на чью долю пришлось шестеро достойных мужей. Не в обиду вам, мисс Эйр! — обратилась она к скромной маленькой старой деве, после ухода мисс Браунинг оставшейся в одиночестве. — Могла бы рассказать ей о девушке, которую она очень любит и которая очень спешит замуж, да еще так хитро, как мне не приходилось ни видеть, ни слышать! Выходит в сумерках навстречу милому другу, словно моя Бетти или ваша Дженни! Да и зовут ее Молли, что, как я часто думаю, говорит о дурном вкусе родителей. Самое подходящее имя для посудомойки. Но ведь выбрала она себе не кого-то простого, нет: присмотрела красивого и умного молодого человека!