Доктор услышал голоса и вошел в столовую. Синтии показалось, что он очень постарел и как-то съежился.
— Ты здесь! — удивленно воскликнул доктор и протянул руку для приветствия. — На чем приехала?
— На почтовом дилижансе. Не знала, что Молли серьезно больна, не то явилась бы раньше.
Глаза Синтии наполнились слезами, и мистер Гибсон растрогался, еще раз пожал падчерице руку и пробормотал:
— Ты добрая девочка, Синтия.
— Она получила письмо дорогой леди Харриет, любительницы все преувеличивать, и немедленно отправилась в путь, — пояснила миссис Гибсон. — Говорю ей, что это очень глупо, потому что Молли чувствует себя намного лучше.
— Очень глупо, — повторил мистер Гибсон слова жены и при этом многозначительно улыбнулся падчерице. — Порой причуды людей глупых милее мудрости умных.
— Боюсь, причуды всегда раздражают, — возразила жена. — Но что сделано, то сделано: Синтия здесь.
— Верно, дорогая. А сейчас поднимусь проведать свою девочку и передам радостную новость. — Он обернулся к Синтии и добавил: — Через несколько минут можешь зайти к ней.
Молли до слез обрадовалась и даже сумела невнятно произнести:
— Какое счастье…
Но даже и этих двух слов хватило, чтобы тронуть душу Синтии. Слава богу, она вернулась в нужное время, когда Молли требовалась поддержка близкого человека. Врожденная интуиция заставляла Синтию говорить или молчать, смеяться или грустить в зависимости от состояния Молли. Она с видимым, если не с истинным, интересом слушала рассказы о печальных временах в Хемли-холле, о событиях, оставивших глубокий след в нежной душе. Синтия инстинктивно чувствовала, что повторение болезненных воспоминаний облегчит сознание, отказывавшееся обращаться к чему-то иному, кроме того, что вызвало душевный и физический кризис, поэтому никогда не прерывала ее рассказ в отличие от миссис Гибсон, которая то и дело раздраженно заключала: «Ты уже говорила это, дорогая»; «Давай сменим тему»; «Право, не могу позволить тебе постоянно думать о плохом. Постарайся держаться чуть-чуть жизнерадостнее. Юности не свойственна тоска. Ты молода, а значит, должна заставить себя приободриться».
После возвращения Синтии здоровье Молли быстро пошло на поправку, настроение улучшилось, хотя кое-какие симптомы болезни сохранились на все лето. И тем не менее скоро она смогла выезжать в коляске и наслаждаться прекрасной погодой, но хрупкое душевное состояние требовало особого обращения. Весь Холлингфорд давно забыл все сплетни и домыслы, и она опять стала всеобщей любимицей. Каждый встречный проявлял заботливый интерес к дочери уважаемого доктора. Сестры Браунинг посчитали огромной честью позволение навестить Молли на две-три недели раньше других. Миссис Гуденаф надела очки и сварила в серебряной кастрюльке какое-то чудодейственное кушанье. Из Тауэрс-парка прислали книги, оранжерейные фрукты, новейшие карикатуры, заморскую певчую птицу. Бедные пациенты доктора, как обычно звали мистера Гибсона, принесли свежие овощи со своих огородов («на здоровье мисс»).
Последним из всех, хотя самым глубоко сочувствующим и остро заинтересованным, явился сам сквайр Хемли. Пока Молли пребывала в тяжелом состоянии, он приезжал каждый день, интересовался ее самочувствием и даже, если сам доктор отсутствовал, героически встречался с ненавистной миссис Гибсон: спрашивал и слушал, спрашивал и слушал — до тех пор пока по щекам не начинали течь слезы, которых он не замечал. Все лучшее, что могло дать его сердце, дом, поместье и доставить хотя бы мгновенную радость, немедленно оказывалось в распоряжении Молли и даже в самое тяжелое время вызывало слабую улыбку.
Глава 55
Возвращение путешественника
Июнь подошел к концу. Синтия поддалась упорным уговорам Молли и отчима, горячим призывам мистера и миссис Киркпатрик и вернулась в Лондон, чтобы продолжить прерванный визит, но случилось это не раньше, чем внезапное возвращение, вызванное желанием ухаживать за Молли, благотворно сказалось на отношении к ней переменчивых жителей городка. Скандал с мистером Престоном утонул в забвении; теперь все только и говорили, как добра мисс Киркпатрик, как отзывчива. В свете выздоровления Молли все вокруг приобрело яркие краски, как и следовало, когда в садах распустились настоящие розы.
Однажды утром миссис Гибсон принесла Молли большую корзинку роз, присланных из Хемли-холла. Девушка по-прежнему завтракала в постели, но в этот раз спустилась, чтобы поставить цветы в гостиной, и при этом радовалась как ребенок каждому цветку:
— Ах, бело-розовая! Миссис Хемли их особенно любила, а они так походили на нее! А вот эта, эглантерия, наполнит ароматом всю комнату. Правда, палец уколола, но это неважно. Ах, мама, вы только взгляните на эту! Забыла название, но она очень редкая и растет в укромном уголке сада, возле тутового дерева. Роджер еще мальчиком на собственные деньги купил саженец для мамы и сам посадил.
— Наверное, Роджер и прислал эти розы. Слышала, как твой папа вчера сказал, что встретил его.