Когда дело дошло до третьей, Александр Иванович, оторвав взгляд от рюмки, спросил:
— Сколько лет мы знакомы?
— Четыре с половиной года, — ответил я.
— Ты всё помнишь, о чём говорили?
— Помню. И забывать не собираюсь.
— Не означает ли это, что данное тобою слово, сделать всё так, как я просил, остаётся в силе?
— Разумеется. Я никогда от данных мною обещаний не отказывался. И уж тем более не собираюсь делать это сейчас. В чём дело? Откуда пугающий тон? Ощущение такое, будто пригласил для того, чтобы проститься.
— Нет, — рассмеялся Соколов.
Смех был сквозь слёзы. Я это почувствовал совершенно отчётливо. Перейти же к другой теме не мог, ситуация была под контролем Александра Ивановича.
Он вдруг начал говорить о том, о чём речь не должна была идти в принципе. Даже сейчас, двадцать пять лет спустя, вижу направленный мимо меня взгляд, дрожащие руки. Особенно запомнилось то, как Соколов произносил слова, будто не говорил, а читал молитву. Передо мной сидел человек, которого я не только не узнавал, но и отказывался понимать.
— И что было дальше?
— Александр Иванович заставил меня сконцентрироваться, причём настолько, что я начал ощущать себя сжатой до отказа пружиной. Состояние это держало в напряжении до последнего произнесённого Соколовым слова.
Замолчав, Богданов — старший задумался. Глядя перед собой, он будто провалился в прошлое.
Вера Ивановна поднесла палец губам, что означало: «Ни о чём не спрашивай, ничего не говори».
Прошло секунд десять, прежде чем Николай Владимирович, придя в себя, глянул сначала на жену, затем на сына. После чего потряс головой, будто хотел сбросить остатки затмения.
И только, когда взгляд стал боле менее ясным, произнёс:
— Он сказал, что придёт время, и мы поймём, насколько Соколов был прав.
Естественно, я не мог не поинтересоваться: «Что такого я должен понять, о чём он не может сказать в открытую?»
Но Александр Иванович будто не слышал. Смотрел мимо и говорил, говорил.
До сих пор помню бледность лица и слова, слова, слова. Те будто лились на голову, окуная то в огонь, то в холод.
ebooksa