Французская мелодия

22
18
20
22
24
26
28
30

Дословно слова звучали так: «Всё, что нас окружает, как и мы сами, есть частица единого, не подвластного воображению временного измерения, в котором всё подчинено изменениям. Меняется вселенная, меняется мир, меняется человек.

Сделав оборот, время, лишив человека возможности пребывать в одном физиологическом состоянии, избирает для него другой мир, параллельный тому, в котором тот пребывал до этого.

Сможет ли когда-либо человечество научится осознавать это, неважно. Главное, что ничто никогда не уходит навсегда. И даже если жизнь когда-нибудь иссякнет, пройдёт отпущенный обновлению интервал времени, и всё начнётся сначала, будет новый отсчёт нового жизненного пространства. Вода, солнце создадут следующую жизнь. Появятся простейшие, которые повлекут за собой рождение более сложных, и так до момента, пока разум, превысив допустимую норму развития, не вступит в войну с природой, положив тем самым начало очередному обратному отсчёту. Причина? Противостояние тому, кто тебя создал.

Стихия безгранична, при этом всесильна. Время от времени напоминает об этом, но человек не слышит. Почувствовав себя всемогущим, тот мечтает заставить природу существовать по придуманным им же правилам, не задумываясь над тем, что всё, что нас окружает, есть такой же живой организм, как и сам человек.

Не поверишь, но мне иногда кажется, что я слышу недовольный крик природы, моментами напоминающий плач, иногда выражающее негодование рычание. Особенно отчётливо это проявляется при возникновении гроз. Не в состоянии обуздать возникшую внутри себя ярость, природа извергает её, придавая гневу своему вид молний, а также сопровождающих их ударов грома.

Ещё Никола Тесла говорил: «Я слышу, как говорит небо, как оно ропщет голосом демона, заставляя содрогаться не только Землю, но и всю вселенную».

И хотя люди сумели найти объяснение практически всему, разум так и не смог продвинуться дальше того, что называются «рамками умственных познаний».

Я как учёный не вправе утверждать о существовании Бога или других высших сил, но то, что природа есть организм с мышлением наивысшей направленности, абсолютно точно».

После слов этих Александр Иванович улыбнулся не так, как обычно, а будто извинялся за откровенность, за всё, что терзало душу.

Замолчав, Владимир Николаевич секунд двадцать сидел, глядя в одну точку.

Илья ждал, боясь пошевельнуться, чтобы не нарушить ход отцовских мыслей.

Ждала мать.

Ждал дом. Разгуливающий по углам сквозняк и тот на мгновения замер, отчего могло показаться, что в ожидании замерла сама жизнь.

Говорить Богданов — старший начал говорить также неожиданно, как и замолчал.

— Бывает, ждёшь от человека одной реакции, а он начинает вести себя по-иному. И уже теряешься ты.

Примерно тоже происходило и с Соколовым.

Потупив взгляд, Александр Иванович произнёс: «Зачем я тебе всё это говорю? Не понимаю. Может, по причине того, что человек должен с кем-то делиться мыслями, чтобы не сойти с ума».

После слов этих он достал из кармана пиджака школьную тетрадь и, положив ее передо мной, произнёс: «Здесь размышления, написанные несколько часов назад. Государственной тайны не представляют, но и показывать кому-либо не надо».

— И что мне с ними делать? — спросил я.

— Для начала прочесть. Посчитаешь бредом, сожги. Найдёшь смысл, передай тетрадь дочери, если та к моменту вхождения во взрослую жизнь будет способна понять то, что понял ты.