Французская мелодия

22
18
20
22
24
26
28
30

На титульном листе значилось: «Год 1979. Сентябрь. Золотая пора».

Перевернув, Илья чуть не расхохотался.

Во весь формат листа было нарисовано лицо отца, по взгляду и сюжету схожее с лицом Эйнштейна, такое же взъерошенное, такое же непосредственное и такое же смешное. Рисунок привлекал и в то же время настораживал. И ведь было над чем задуматься. Что навеяло человеку столь сильное удивление, когда тот должен был перестать удивляться лет десять назад?

То, что отец владел не только карандашом, но и кистью, Илья знал с детства. Украшающие гостиную портреты матери, дедушки, бабушки и, конечно же, сына говорили сами за себя. Схожесть поразительная.

На рисунке же в тетради портрет читался по-иному.

«Лицо — отца. Глаза — тоже. Рот, ямочка на подбородке- всё в соответствии с оригиналом, кроме шевелюры Эйнштейна. Что он хотел этим сказать? Глубину обуявших мыслей, растерянность, удивление? А если и то, и другое?»

Ответ должен был прийти после прочтения первых страниц, и Богданов, не раздумывая, окунулся в смысл представших перед взором строк, датированных вторым сентября 1979 года.

«Странный день вторник, не начало, не конец недели, будто дорога пошла в гору, чтобы достичь спуска, и надо преодолеть вершину. Ещё более странное наблюдение: всё важное почему-то начинает получаться в четверг, в крайнем случае в пятницу, никак не в понедельник и уж тем более не во вторник. Чем ближе к выходным, тем катастрофически не хватает времени.

Нравится ощущать себя загнанной лошадью, сил нет, а бежать всё ещё хочется.

О чём это я? Ах, да, о вторнике?! О загнанной лошади?!

Причём здесь это?! Абсолютно не причём. Все дни одинаковы. Хотя нет. Бывают дни, когда жизнь, сделав поворот, начинает идти не туда, куда хочется. Но человек идёт, потому что знает, там за поворотом таится путь к истине.

Сегодня именно такой день. Душа полна ожиданий, голова пухнет от мыслей, сердце мечется в предвкушении чего-то необычного.

Вопрос только в том, что ищет душа.

В конце рабочего дня позвонил человек, встречи с которым я добивался ни один месяц. То ли КГБ наложило вето, то ли сам человек избегал встречи, но как ни старался, какие только я не придумывал предлоги, до личного общения дело не доходило. Имя этого человека — Александр Иванович Соколов. Физик, человек, умеющий разговаривать с молниями. Так мне его охарактеризовали в академии наук.

Засекреченный! Невероятно!

Если бы не моя репутация, а также мандат, подписанный двумя главнейшими начальниками, имена которых желательно не произносить вообще, КГБэшники меня бы к Соколову на пушечный выстрел не подпустили.

А тут вдруг раз, и Александр Иванович позвонил сам. Случай, прямо скажем, исключительный, и что самое интересное, не подвластеный никаким объяснениям.

Встреча назначена на Чистых прудах, в месте для задушевных разговоров. Природа, тишина, лебеди!

Стоп! Не слишком ли много лирики!?

«Четвёртое сентября. Четверг. 14–00.