Французская мелодия

22
18
20
22
24
26
28
30

Можно подумать, что число четыре — моё любимое число. А почему бы и нет?! Четвёртый день месяца, четвёртый день недели, встреча назначена на шестнадцать часов, что в общем-то тоже — четыре. Совпадение или игра судьбы?

Поживём — увидим.

Зачем Соколову понадобилось встречаться со мной, я так и не понял. Разговор ни о чём. Кто я? Откуда родом? Чем привлекает журналистика? Ощущение такое, будто поменялись местами, Соколов — корреспондент, Богданов — учёный.

Что это? Проверка? Желание поближе узнать? Если да, почему Александр Иванович выбрал меня? Если причина в профессии, то откровения ждать бессмысленно, учёные редко открываются перед журналистами. И правильно делают. Нерадивый редактор, нерадивый корреспондент росчерком пера способны нанести человеку такой удар, на поправку от которого могут уйти месяцы, а то и годы.

Так зачем же пригласил меня Соколов?»

«Пятое октября. Воскресенье. 18–00.

Всё те же Чистые пруды.

После первой встречи прошёл месяц. Тридцать дней. Времени более чем предостаточно. Настолько предостаточно, что я начал забывать и о Соколове, и о нашем предыдущем разговоре. А зря! Такие люди, как Александр Иванович, ничего не делают просто так.

Оказывается, Соколов читал все мои статьи, был в курсе всех моих неудач, которые я неудачами не считаю. Мало того, навёл справки по поводу семьи, родителей.

На вопрос, что заставило начать проявлять к персоне моей интерес, ответ прозвучал примерно так: «Правдивость написанных вами статей, смелость, настойчивость, целеустремленность».

Говорили долго и много, в основном о политике, об искусстве, о жизни. Ни слова о самом учёном, о его семье, про научную деятельность. Лишь случайно оброненная фраза: «Если бы вы знали, как тяжело жить, борясь с самим собой».

Видимо, Александр Иванович в чём-то хотел признаться, но не знал кому. Выбор пал на меня, вероятно, благодаря мнению, что сложилось у Соколова в процессе изучения меня как личности. Внутренние переживания оказались сильнее обстоятельств, и учёный, почувствовав припёртым к стене, начал изыскивать возможность переложить часть ответственности на плечи кого-то, в ком мог быть уверен, как в самом себе.

В чём именно должен признаться Соколов, я не только не догадываюсь, но и не имею ни малейшего понятия. Зато появилась уверенность в том, что ещё немного и Александр Иванович начнёт говорить. Какими будут его слова? Что те будут означать? Предстоит узнать совсем скоро. Вопрос только в том, оправдаю ли я надежды человека, который, как мне кажется, близок мне по духу»

«Восьмое октября. Среда. 17–00».

Перевернув страницу, Илья подумал: «Надо же, прошло всего два дня, а Соколов опять назначил встречу. Похоже, и вправду решил исповедаться».

Скрип дверных петель заставил Богданова вздрогнуть.

В комнату вошёл отец. Подойдя к столу, ни слова не говоря, выдвинул из-под стола стул. Приставив к ногам Ильи, вопросительно глянул на сына.

— Ну, как?

— Пока не очень? Эмоций много, информации ноль.

— А ты ждал детектива?