Французская мелодия

— Страх потерять человека, с которым был едва знаком?

— Представь себе.

— И как тебе удалось с этим справиться?

— Никак. Мало того, окажись в зависимости той ещё раз, я посчитал бы себя самым счастливым человеком на свете.

— Так было хорошо?

— Т ак было странно, при этом ощущение, не сравнимое ни с чем.

Взяв в руки одну из тетрадей, Николай Владимирович, не открывая, не перелистывая страницы, лишь пару секунд подержал в руках, будто то была не тетрадь, а источник вдохновения.

— Бывает, выпили мужики по одной — пошёл разговор о политике. По две — о женщинах. По три — о жизни вообще. После четвёртой — братья. После пятой — клятвы в дружбе на век. Вот так и мы с Александром Ивановичем припали к источнику и не можем оторваться. В особенности это касалось меня.

— А как на ваши встречи реагировало КГБ?

— Записать разговоры не представлялось возможным, так как встречи проходили в парках или скверах, за редким исключением в кафе, которых тогда было не так много, как сейчас. Вот КГБ и бесилось. Нам же было всё равно, следят за нами или не следят.

— Но ведь тебя могли вызвать и после встреч?

— Вызывали. После каждой злой статьи забирали.

— Я помню. В прихожей стоял портфель со сменой белья, спичками и папиросами.

— Стоял, — улыбка серой тенью пробежала по лицу Богданова — старшего. — Но наступил день, когда меня пригласил самый главный КГБэшник, чтобы предложить сделку. Прежде, чем предоставить статью редактору, я должен был показывать ему. Тот, ознакомившись, кое-что убирал, а то и вовсе кидал в корзину. Редко, правда, но случалось.

— А ты?

— Что я. Приходилось мириться. В противном случае Богданова как журналиста вычеркнули бы из списков, допущенных к секретным материалам навсегда.

— А Соколов?

— По поводу наших встреч с Соколовым никогда никаких публикаций не выходило, стало быть, обсуждать было нечего. К тому же, как я уже говорил, встречи носили эпизодический характер. Александр Иванович много ездил. Командировки, симпозиумы, конференции. Как руководителю проекта необходимо было присутствовать при испытаниях на полигонах, которых всего насчитывалось четыре, два в Сибири, по одному в Казахстане и Киргизии. Покидая Москву, он всегда предупреждал. Позвонит, скажет, что будет тогда-то, и всё: ни слуху, ни духу. Иногда звонил, когда было хорошее настроение. Это можно было понять не столько по голосу, сколько по воодушевлению. Становилось ясно — испытания прошли успешно.

— Тогда как ты узнал, что отец Александр Иванович был расстрелян?

Илью с первых минут разговора подмывало поднять тему пропавших документов. Не зная, как перейти к тому, о чём отцу хотелось говорить меньше всего, Богданов ждал удобного случая. Сейчас, посчитав, что время пришло, почему-то произнёс не то, что хотел.