От Фарер до Сибири

Когда я с ними попрощался, они очень жалели о моем отъезде, так как я им понравился и они были бы рады оставить меня на подольше.

Из Томска мне удалось – когда я уже полностью восстановился от болезни – уговорить одного хорошего охотника съездить со мной в поездку на берега реки Чулым, где расположены леса, славящиеся по всей Сибири обилием дичи. Прожив несколько недель в маленькой лесной деревушке, я со своим товарищем добыл 300 рябчиков и столько же белок, благодаря чему стало возможным покрыть этой добычей достаточно большие расходы, которые я понес из-за поездки на охоту. Накануне дня, когда я должен был отправиться обратно в Томск, пришли два охотника на белок и сообщили, что они нашли берлогу, где наверняка на зиму расположился медведь.

В ту же ночь я и еще шесть человек, а также столько же собак, вышли в лес. Стоял небольшой мороз, благодаря которому было легко идти по тропам. Поскольку у нас оказалось достаточно времени, ничего не нарушало нашего спокойствия. Существенным условием успеха нашего похода было выйти за пределы деревни прежде, чем ее жители поднимутся – попасться на глаза пожилой женщине или, что еще хуже, встретить ее на выходе было плохой приметой. Путь был долгим, русские курили свои папиросы (сигареты) и обсуждали открывавшиеся перед нами пейзажи, пока проводник на рассвете не остановился и не показал нам углубление в очень густом мелколесье из ивы и ясеней. Мы срубили пару деревьев, очистили их от ветвей, после чего двое охотников взвалили их на плечи. Следуя отметкам на деревьях, которые сделал человек, нашедший берлогу, мы преодолели еще милю ползком, короткими перебежками перешли через густой лес и оказались неподалеку от медвежьего жилища. Теперь все разговоры велись шепотом. Вскоре проводник одернул нас и показал небольшую темную дыру под перевернутым тяжелым корнем дерева, который порос мхом. Те два охотника, что несли стволы деревьев, чьи нижние, более толстые концы были заострены, осторожно подкрались с ними с обратной стороны берлоги, тогда как мы четверо, идя плечом к плечу, медленно приблизились с ружьями наготове к маленькой темной щели, которая, тем не менее, была прекрасно видна благодаря тонкому слою снега на земле. Мы находились всего лишь в нескольких саженях от берлоги, когда два охотника со стволами деревьев подошли к ней сзади и одновременно с большой силой вбили оба ствола крест-накрест, чтобы не допустить бегства медведя. Они стояли долго, изо всех сил держась за стволы, пока мы вчетвером были наготове при первом появлении морды медведя прижать ружье к щеке, которой оно и так почти касалось, и спустить курок. Самой напряженной была первая минута – но никакого медведя не появилось. Прошла вторая минута, третья и четвертая, и мое напряжение с задержанным дыханием начало ослабевать от ужасного разочарования. Но я посмотрел на своих товарищей, которые были далеки от того, чтобы опускать руки, и ко мне снова пришла искренняя охотничья радость, если еще не в большей мере. Тем не менее, по мере того, как проходили минуты, выражение их лиц также началось меняться, руки полностью расслабились, ружья были опущены, и те двое у берлоги недовольно выдернули два шеста из земли. После этого разочарование дало о себе знать уже в словах с оттенком сарказма, которые поначалу были обращены к двум проводникам, нашедшим берлогу и уговорившим всех нас отправиться в путь. Все это закончилось добродушным смехом, после чего мы, сконфуженные, отправились домой. Мы были совершенно уверены, что станем предметом множества насмешек в деревне. При более внимательном рассмотрении берлога оказалась следом старого русла ручья, притом что в лесу было много настоящих заброшенных берлог.

На следующий день я должен был покинуть моих товарищей в деревне. Но как только мой охотничий компаньон из Томска начал запрягать лошадей в повозку (часть добычи уже была вынесена во двор), во двор зашел старик, спросивший «немца», с которым ему было необходимо немедленно переговорить. Я понял, какое дело у него было ко мне: сообщение о находке медвежьей берлоги. Крестьяне с воодушевлением восприняли мое обещание заплатить 25 рублей за информацию о берлоге с медведем. Целую неделю этот старик каждодневно рыскал по бескрайним и диким лесным пространствам, чтобы получить обещанную премию, и вот сегодня в своем последнем походе в тайгу в поисках берлоги он наконец-то ее нашел.

Я ему тут же заплатил обещанную сумму за находку и пообещал дать еще три рубля, если шкура медведя в тот же день будет лежать у моих ног. Помимо старика я взял с собой только моего товарища-охотника, хотя более десятка человек предлагали свою помощь и даже были очень недовольны, что я хотел отправиться всего лишь с двумя проводниками. Спустя четыре часа после получения мною этого бесценного сообщения мы находились в одной из самых диких и неприступных чащоб, где и располагалась новая берлога с недавно отошедшим ко сну медведем. Тем временем медведь спал не очень крепко, поэтому на расстоянии двадцати шагов он почувствовал наше присутствие. Заметив приближающуюся опасность, он пустился в бегство. Но было слишком поздно, так как я уже взял его на мушку и одновременно со мной выстрелил мой молодой, умелый и красивый товарищ, чей выстрел оказался для медведя смертельным. Обе пули прошли через левый висок и вышли через затылок. Мы разделали зверя, принеся домой шкуру, старик с благодарностью получил три рубля, и под крики «ура!» трех добродушных жителей деревни мы уже ночью отправились на моей тройке в Томск. Из-за того, что нужно было давать лошадям отдохнуть в пути, мы добрались до города только лишь утром следующего дня. Мой кучер, у которого во время моего охотничьего похода не было других занятий в деревне, кроме как есть и спать, теперь был погружен в работу по сбыту рябчиков и белок. Рыночная цена за беличью шкуру в Томске составляла 12 коп., за медвежью шкуру платили от 5 до 100 руб., за выдру – 7–15 руб., за куницу – 49–75 коп., за шкуру горностая – 50 коп. (в 1893 году одна горностаевая шкура стоила 1,5–3 коп.).

В середине декабря я практически полностью прекратил заниматься различными видами охоты на курообразных. При глубоком снеге можно было отстреливать тетеревов, сидящих на деревьях, прямо с саней, запряженных дрессированными лошадьми и медленно подходящих к птицам на расстояние выстрела, пока охотник скрывается в одном из сооруженных на санях укрытии из веток. Среди охотников ходили рассказы о том, что в ряде деревень, находившихся на расстоянии 40–50 верст, бесчинствовали волчьи стаи. Поскольку на тот момент я лишь однажды имел удовольствие подстрелить волка и мне не хотелось возвращаться в Европу, не попробовав еще один раз сходить на волков, сразу же после появления этих слухов начались приготовления к охоте, которая, как предполагалось, должна была продлиться неделю. Я купил лошадей и сани, и со мной решились съездить два храбрых и опытных немолодых охотника.

Тихим морозным утром, когда все было готово, мы отправились к ближайшей «волчьей» деревне, до которой доехали к наступлению вечера. Поскольку было ясно, красиво светила луна и стояли морозы, а волков видели оба предыдущих дня, можно было ожидать, что они могли рыскать где-то поблизости. После небольшого отдыха мы решили той же ночью выдвинуться в лес. В дорогу мы взяли одномесячного поросенка, положив его в мешок и бросив его в сено в глубоких санях. Мы втроем расположились вокруг него. Крестьянин из деревни сел на место кучера и повез нас на ослепительно белую равнину, освещенную луной. Сначала мы ехали по деревенской дороге под хрюканье поросенка быстрой рысью, потом свернули с дороги на открытую равнину, где снег был менее жестким, из-за чего мы немного замедлили ход. На краю реденькой березовой рощицы мы увидели в снегу первые следы волка. К нашей радости они были совсем свежими и их было немного – насколько мы могли судить, от трех-четырех волков. Мы привязали маленький пучок сена к длинной тонкой веревке длиной 50 локтей, которую лошади, опять пришедшие в движение, тут же натянули, а поросенка в мешке, который до этого лежал спокойно, пока мы изучали волчьи следы, вытащили за уши и шлепнули. Он этого совсем не ожидал и начал жалобно визжать, как могут делать только поросята. Я не мог удержаться от смеха над этой комичной ситуацией, однако мои спутники держались сдержанно и с напряжением, смешанным со страхом, ожидая того, что вскоре должно было случиться. Кучер гнал лошадей, которые фыркали и рвались вперед изо всех сил, отбрасывая копытами лежащий на дороге твердый снег нам в лица, так что мы сидели как будто в метели, тогда как пучок сена прыгал в «кильватере». Вдруг у нас екнуло сердце, лошади фыркнули и покрылись пеной, их глаза засверкали – из леса раздался волчий вой. Кучер развернулся и на большой скорости помчался по снегу к протоптанной тропе, поросенок на мгновение замолчал, но, когда мы прямо у дороги увидели едва различимые темные очертания волков, опять его пнули, заставив завизжать. Мы галопом помчались к тропе. Было за полночь, луна как будто бы собрала весь свой бледный глянец, чтобы наилучшим образом освещать нам дорогу. Волки нас настигли, они уже бежали по дороге, мы могли их четко видеть, их было четыре, и они с жадностью бросались на пучок сена, который действительно был очень похож на то, что можно было себе представить: несчастного загнанного поросенка. Внезапно кучер остановил по сигналу тройку, и в тот же момент все ружья были обращены на преследователей, которые поняли: то счастье, что они искали, вполне могло находиться в самих санях, после чего они начали обегать пучок сена. На этом прозвучало три, четыре, пять выстрелов, и двое из волков, бежавших впереди, упали на бегу навзничь. Другие два, один из которых, по-видимому, был ранен, в испуге удрали через заснеженную равнину.

Когда мы подошли к подстреленным зверям, они лежали неподвижно с высунутыми языками. Мы положили их в сани, и под ликование вперемешку с визжанием поросенка лошади понесли сани обратно в деревню. На следующий день охотник на белок нашел мертвым одного из убежавших волков. Он доковылял до дерева, под которым и околел от полученных ран. В Центральной Сибири, где еще встречаются волки, их обычно ловят в ловушки, или волчьи ямы. В очень глубокую яму четырехугольной формы, лишь на половину прикрытую ветками и листьями, приносят овцу или поросенка. Волк неосмотрительно ступает на ненадежное покрытие и проваливается вниз, не будучи способным оттуда выбраться. В замешательстве и страхе он оставляет приманку нетронутой – еще неизвестно, кто из них двоих чувствует себя в большей опасности. Обычно охотники находят их в разных углах ямы.

Часть зимы 1893/94 года я прожил в Томске, это было в целом очень приятное и веселое время. Я познакомился c людьми из разных слоев общества, как с бродягами и обычными горожанами, так и с высокопоставленными чиновниками. Я был частым гостем в доме одного ссыльного князя. Влиятельный род Долгоруковых был со старых времен тесно связан с царским двором в Санкт- Петербурге, но, как и многие другие высокопоставленные дворяне, Долгоруковы – не совсем незаслуженно – были отправлены в ссылку в Сибирь. Долгоруков жил в Томске за счет литературного творчества, а также работал адвокатом. В 1895 году он издал подробный путеводитель по Центральной Сибири.

В Томске много возможностей развлечься – там были катки, русские горки, цирк, театр, клубы, проводились концерты, публичные лекции и т. д.

Поскольку длительное проживание в гостинице оказалось слишком дорогим, я снял пару комнат у обычной семьи горожан. Через несколько дней после того, как я въехал в их дом, старший член семьи, женщина, заболела и умерла. Когда она поняла, что ей осталось немного, она послала за священником, чтобы тот ее подготовил к смерти и отпустил ей грехи. В присутствии всех домочадцев, которые стояли с зажженными свечами и непокрытыми головами, попы совершили священный обряд, после которого больной, если она вопреки ожидаемому смогла бы выздороветь, было бы на всю оставшуюся жизнь запрещено есть мясные блюда любого вида и формы. За службу священники получили 12 крон. Днем и ночью над покойницей читались молитвы, у ее ложа горели свечи вплоть до дня похорон. В похоронной процессии люди шли с непокрытыми головами, невзирая на 40-градусный мороз, а чтобы не отморозить уши, те, кто был не очень закален, обвязывал их белым платком.

18 января было необычайно большое количество людей у реки Томь, где проходило богослужение, очень похожее на службу на реке Тура, описанную выше.

Погожим январским утром, когда я сидел дома и занимался своей коллекцией птичьих перьев, меня посетил молодой прилично одетый господин, представившийся как NN из Армении. Он попросил помочь сделать чучела двух редких птиц, которые ему достались волей случая.

– У меня нет птиц с собой, но я хотел бы попросить вашего разрешения показать их вам, – сказал незнакомец.

Поскольку он дал понять, что хотел бы присесть, я одобряюще кивнул в ответ. Осмотрев мои коллекции, он выразил удивление несколькими красивыми соболиными шкурами, рассказал мне о своем взгляде на Сибирь и ее население. По собственной инициативе он проинформировал меня о некоторых событиях на своем жизненном пути.

– Моя мать, – начал он, – послала меня в город с тремя тысячами рублей, которые я должен был положить в банк, – я тогда только прошел миропомазание. По пути в банк я встретил одного хорошего товарища, и мы решили исчезнуть с деньгами. После года скитаний по Кавказу, Персии и Турции деньги закончились, и мы были вынуждены написать домой. Тогда же мы вернулись домой, и нас встретили на удивление радушно. После нескольких лет, проведенных дома, я спросил у отца разрешения отправиться в путешествие в Сибирь. «Убей человека, – ответил он, – и ты туда попадешь очень скоро». Тем не менее я отправился в дорогу, и вот я нахожусь в Сибири, где уже провел много лет, однако мне не нравится ни эта земля, ни люди, живущие здесь, – это какой-то сброд, недавно у меня украли 600 рублей.

Армянин, покидая меня, попросил разрешения прийти на следующий день. Уже стемнело, и я как раз собирался уйти из дому, чтобы по своему обыкновению совершить вечернюю прогулку, когда появился вчерашний гость.

Я впустил его в дом.

– Вы собирались выйти из дому, хмм, наверное, я пришел не вовремя, но, если вы не сочтете за назойливость, я хотел бы испросить удовольствия вашего присутствия при сделке, которую я сейчас должен заключить. Речь идет о большом участке с несколькими домами, которые собираются снести, чтобы построить там новое, более современное здание.

Я последовал за армянином. Вскоре мы очутились перед площадкой, огороженной деревянным забором, и двумя старыми покосившимися деревянными домами.