От Фарер до Сибири

Между Тюменью и Тобольском находятся десять почтовых станций. Дорога идет через вышеупомянутую татарскую деревню, которая очень красива и не лишена местного колорита. В деревне есть красивая мечеть с позолоченным шпилем и полумесяцем, декорированные крепкие избы и прямые улицы. Своим появлением эта деревня в основном обязана одному богатому татарину. В ней запрещено поселяться русским. На последней станции в качестве лошадей мне дали двух убогих кляч. Двух путешественников, которые появились прежде, чем я покинул станцию, известили о том, что для них не было лошадей, поскольку в деревне их не имелось как таковых – они были забиты на мясо, проданы или находились в плачевном состоянии из-за голода и отсутствия корма.

Можно себе представить, в каком настроении остались эти два путешественника. Если им не удастся найти лошадей прежде, чем два моих скелета вернутся и отдохнут, то им наверняка придется задержаться там на полсуток или около того.

Глава XX

Длительное пребывание в Тюмени и окрестностях

Датский часовщик г-н Маркуссен. – Торговый день на тюменском базаре. – Обоз. – Признаки весны в феврале. – Миллионы священных голубей. – Масленица, Чистый понедельник, пост. – Вождение повозки в марте. – Постановление полиции: не гулять с женщинами после 10 ч. вечера. – Хорошо иметь клинок в трости. – Пасха. – Пожар с иконами на чердаке. – Сторожа. – Похоронная процессия. – Панихида. – Татарский праздник. – Ночная встреча. – Тюменский театр. – Чай в сибирской беседке. – Охота на уток. – Татарское кладбище. – Дикие утки вьют гнезда в ветвях деревьев. – Вознесение. – Троица. – Новый поход на охоту. – На озере Карман. – Крупная добыча на охоте. – Насекомые и невыносимая жара. – Рыбацкий лагерь. – Как плавают русские сибиряки. – Народный праздник. – Тюменская ярмарка. – Ужасная эпидемия. – Меня убивает холера. – Посещение кладбища. – На пустыре для переселенцев в Тюмени. – Религиозные шествия. – Болгаро-сербский лагерь. – Прорицание сербки. – Осень и зима. – Преследования евреев. – Захватывающие кулачные бои. – Богослужение на льду Туры. – В Ирбит, трагикомический эпизод с ямщиком. – Ирбитская «ярмарка»

В Тюмени я снимал комнату у часовщика датчанина Маркуссена, который был на редкость услужливым и любезным человеком. Он был женат на красивой и горделивой дочери своего коллеги, от которого перенял фирму и в чьем большом двухэтажном доме он и проживал. Со своей супругой г-н Маркуссен – один из двух датчан, повстречавшихся мне за все мое многолетнее путешествие по Сибири – имел двух детей, которые в соответствии с российским законодательством должны были воспитываться в католицизме[63], хотя сам г-н Маркуссен был лютеранином, родившимся в России, всего лишь несколько раз съездившим в Данию, но чаще бывавшим в Швеции.

Я прожил в Тюмени и ее окрестностях около полутора лет. В один из первых дней после моего приезда в город я пошел на рынок – был торговый день – для того, чтобы осмотреться вокруг. В Тюмени две рыночных площади – одна поменьше, которая почти исключительно состоит из небольших деревянных лавок, и другая большая, открытая, с лавками и широкими пустырями, находящаяся на противоположном конце города. В торговые дни, которые случаются два раза в неделю, на большом рынке такое несметное движение, особенно по утрам, что пробиться туда почти невозможно. Дороги, ведущие к базару, под которым понимаются все отделения рынка, забиты телегами и повозками, а по краям все кишмя кишит пешеходами. Мы с трудом пробираемся вперед и поворачиваем направо, отъехав немного от дороги, где меньше толкотни. Здесь находятся два постоянных ряда лавок, продающих мясо и дичь, за ними идет множество грубо сделанных столов, как правило, без навеса, которые в обычные дни стоят пустые, а сейчас используются крестьянами, продающими домашнее мясо. По краям находятся небольшие лавки с фруктами и бакалеей, а также овощной рынок, который зимой малолюден, однако весной, наоборот, оживляется.

Мы идем по той же дороге назад и переходим ее. Слева множество рядов лавок с галантерейными, жестяными и ткацкими товарами, а между ними находится эпицентр базара – большая толкучка (от слова толковать – «разговаривать», «торговаться»). Неподалеку от деревянных лавок по обе стороны от широких проходов, которые тянутся между ними, продавцы расставляют на голой земле или на постеленной парусине свои разнообразные товары: мебель, кухонные принадлежности, серебряные изделия, а также антиквариат, фарфор, фаянс, ржавые замки, гвозди, бутылки, черепки, парные и непарные, залатанные и целые предметы одежды – в общем, всякую всячину. Внутри потока людей, двигающихся между этими рядами, продираются барахольщики, приторговывающие своим добром с руки. Здесь торгуются – нередко требуя тройную цену за товар – жульничают и воруют. По рынку снуют шайки воров, стремящихся что-нибудь украсть: пока двое или больше делают вид, что торгуются за какой-то товар, третий и четвертый, пользуясь случаем, крадут добычу и исчезают с ней.

С трудом мы пробились к другому концу толкучки – там также проходит проезжая дорога в сторону города. Здесь стоят в толстых овечьих тулупах упитанные мадамы, продающие соленую и мороженую рыбу, а прямо у дороги находятся открытые брезентовые палатки, где бедных сельчан завлекают сладостями и большими ящиками с пирожками, – ведь нельзя же вернуться домой с рынка без гостинца[64]. Мы перешли через дорогу. Здесь находятся харчевки[65] – примитивные крытые или полукрытые сараи, где на открытом пространстве стоят столы с навесами. Там продают национальные блюда: щи (капустный суп с говядиной) и уху с белым хлебом по цене 5–7 копеек за кусок. Здесь также пьют чай с пирожками и черным хлебом в неограниченных количествах. За харчевками расположен рынок, где продаются мука и крупы, а чуть дальше – рынок рогатого скота.

Насытившись и почувствовав усталость от кипучей атмосферы рынка, я отправился домой. По одной из улиц тащился большой обоз. В сани, нагруженные мешками муки и шкурами, были впряжены верблюды. На животных не было никаких намордников, но в ноздри вдеты кольца, к которым киргизские проводники привязали тонкие веревки, прикрепленные спереди к саням. Было очевидно, что животные хотели пить, потому что когда они шли, покачиваясь, они часто наклоняли голову, чтобы слизывать снег с дороги. Обоз пришел из Семипалатинска в Южной Сибири и должен был потом доставить в Тюмень муку, которую потом предполагалось отправить на ярмарку в Ирбите вместе со шкурами. Мука была очень желанным товаром, поскольку как в Тюмени, так и во многих других городах Центральной Сибири еще отчетливо ощущались последствия голода в Малороссии. Сибирь поставила голодающим российским провинциям так много зерна, что сама оказалась в затруднительном положении.

Сейчас конец февраля, и уже начали появляться первые признаки весны. Снег, который до сих пор был сухим и легким, к полудню становится мягким, мальчишки начинают делать снеговиков; в течение зимы они при помощи манков ловили щеглов, корольков и снегирей, а потом продавали их на рынке по 10–40 эре за штуку. С юга уже прилетели галки, которые по мере приближения весны начинают давать звучные концерты. Вечером они в большом количестве пролетают над шпилем церкви и так кричат, что их слышно по всему городу. В сибирских городах много пернатой дичи, в том числе зимой. На торговых площадях и в других местах собираются миллионы голубей, как прирученных, так и полудиких, – их там кормят. Голубей никто не трогает, даже умирающие с голоду, потому что они являются священными птицами, которых грех убивать. Однако зимой, когда спирт в термометре опускается очень низко, а ртуть превращается в лед, на открытых площадях или под коньками крыш можно увидеть замерзших окоченелых голубей и воробьев, прижавшихся друг к другу.

Потом пришла Масленица с гонками на санях и поеданием блинов, а за ней – Чистый понедельник, когда все открывают пост походом в баню. До Пасхи скромно живущее простонародье и бóльшая часть религиозных горожан живет на огурцах, овощах, картошке, пожаренных на постном масле (масло из бобовых), чае и сухом хлебе, изредка – также рыбе. Согласно традиции, от рыбы следует отказываться четыре дня в неделю.

В конце марта, когда немощеные улицы превращаются в жидкую кашу из снега и грязи, тюменцы начинают ездить в повозках. Повозки не самое удобное средство передвижения – у них нет никаких рессор и они состоят, как правило, из продолговатого плетеного короба, установленного на основание из длинных жердей, чьи концы прикреплены к двум доскам прямо над осями колес. Кучер сидит в передней части короба, пассажиры – в задней. В первые дни апреля обрушился снегопад, однако 5-го числа горожане опять начали ездить на повозках. В течение долгого времени проезд был затруднен грязью, слякотью и кучами лошадиного навоза, который сгребают в кучи, однако далеко не сразу вывозят.

В соответствии с постановлениями полиции Тюмени не разрешается передвигаться по улицам после 10 ч. вечера, особенно в компании с женщиной. Подобный запрет, разумеется, не мог исправить атмосферу необузданной безнравственности, которая характеризует города в этой стране. Поздно вечером не следует ходить по улицам одному, особенно если ты безоружен, при этом запрещено носить оружие и даже иметь при себе нож. Тем не менее, в этом случае я опять обманул власти, вспомнив фарерскую поговорку: «Всегда носи с собой нож, а иначе не проживешь», – как-то раз на Фарерах утонуло судно, единственной причиной чему было то, что никто из экипажа не имел при себе нож.

В Сибири не разрешается курить табак в общественных местах и на улицах. Это весьма похвальное предписание, которое выполняется почти всеми беспрекословно. Однажды майским вечером, направляясь домой от пристани, где я посетил капитана одного парохода, я прошел мимо двух оборванцев, один из которых сказал:

– Как же ты мог сделать такую глупость и не взяться за нож? Ты что, боишься использовать нож?!

Спустя пару дней я чуть не кончил плохо. Дело было таким же поздним, темным вечером, когда я решил полюбоваться ночным городом. На одной из главных улиц, освещаемой тусклым сонным светом керосиновых фонарей, было тихо и безлюдно. Вдруг я увидел, как меня окружают три подозрительных типа. Они подошли вплотную ко мне, внезапно в воздух взмыла рука с блеснувшим ножом и послышались слова угрозы: «Деньги или жизнь!» Но потребовалось лишь одно нажатие на пружину в рукоятке моей трости – и острый клинок с тремя лезвиями был направлен на напавшего бандита. Имея возможность свободно размахивать своим оружием, я смог отскочить в сторону и выбраться из окружения, после чего грабители исчезли в темноте. Вскоре я уже лежал целый и невредимый в постели.

Вечером 17 (5) апреля, в день Пасхи, был погожий ясный день и 4 градуса тепла. Когда часы пробили 12 ч. ночи, люди двинулись в церкви, в притворах которых они покупали восковые свечи. Звон и шелест денег смешивались со звуками проходившей службы. Народ собирался в большом помещении церкви, где в итоге становилось крайне тесно.

После службы, продолжавшейся 3,5 часа, люди начали возвращаться домой. Я покинул церковь с неким г-ном Максеевым, родственником супруги Маркуссена, имевшим русско-татарское происхождение.

Мы только пришли домой и начали наседать на ожидавшее нас множество напитков и закусок, когда раздавшийся громкий звон церковного колокола известил нас о том, что начался пожар. Мы выбежали на улицу и пошли на рыночную площадь. Стоявший там большой, недавно построенный трактир полыхал ярким пламенем. Ветер подул в сторону открытого пространства, где не было никакой опасности дальнейшего распространения огня, но на прилегающих домах стояли мужчины и женщины, освещенные мощным пламенем. Держа иконы, они поворачивались к звездному небу и молились о том, чтобы огонь их пощадил. Трактир сгорел до основания, на чем пожар и закончился.