На первый и второй день Пасхи на улицах можно было увидеть орущих пьяных людей, но никого из полиции. Изредка можно было встретить полицейского, но только в дневное время. В отдельных кварталах по ночам практически не было никакого обхода – их патрулировали гражданские дружинники, назначенные и оплачиваемые самими гражданами, – палками и трещотками они отпугивали злоумышленников, если те не лежали и не спали в дверных проемах. Согласно предписаниям церкви, службы должны были проходить в течение восьми дней после Пасхи, помимо этого в начале и конце дня звонили к хоралам. На четвертый день Пасхи никакого богослужения не проводилось. Как говорили люди, по причине того, что попы в предыдущие дни упились водкой.
10 апреля на льду небольшой реки, которая течет через город и впадает в Туру, выступила вода. На первый день Пасхи прилетели скворцы, а когда 20 апреля я вскинул на плечо ружье и пошел по лесам и лугам; в местах, где из-за таящего снега образовались пруды, мне удалось подстрелить первых диких уток. На самой Туре во льду стояло множество пароходов и барж. 28 (16) апреля начало активно светить солнце.
Во время пасхальной недели я стал свидетелем того, как человека несли в последний путь. Многолюдная похоронная процессия торжественно и тихо двигалась по улицам, все мужчины шли с непокрытой головой, а проходящие мимо почтительно отдавали честь усопшему, снимая головной убор, пока процессия шла мимо, или отходили на некоторое расстояние. Перед гробом несли крышку, которую к нему прибили у самой могилы, а также иконы и распятие – их потом клали на грудь покойнику перед тем как опустить гроб в землю.
26 апреля в часовнях и церквях города прошли панихиды. На кладбища приходили многочисленные группы людей, посещавшие могилы родственников.
Вскоре после русской Пасхи у татар начался пост, после которого приходит их главный праздник.
Согласно Корану, татары во время поста не имеют право есть между рассветом и закатом, и подавляющее большинство беспрекословно соблюдает это предписание.
Однажды, охотясь на уток, я плыл по течению Туры. Потом вышел на берег и пройдя через густые заросли ив и берез, где оглушительно галдела крупная колония грачей, обнаружил одиноко стоящую на краю леса небольшую татарскую деревушку. Там было четыре юрты с плоскими крышами, покрытыми землей или обмазанными глиной (без какой-либо покатости).
Я вошел в одну из юрт, где по моей просьбе мне дали попить молока, при этом татарка, прежде чем протянуть напиток, не забыла сказать, сколько это стоило. В целом, и она, и ее многочисленные дети, собравшиеся в хижине, не особо хорошо говорили по-русски. В татарском доме, как правило, нет ни столов, ни стульев. Люди едят, сидя на корточках, и спят на подставке высотой в пол-локтя, которая занимает переднюю половину пола. Более благополучные татары, у которых есть большие многокомнатные дома, обставляют одну-две комнаты на русский манер стульями, столами и т. п. – в основном для того, чтобы принимать там русских посетителей.
По пути домой, приближаясь к Тюмени, я в сумерках повстречал двух мужчин, которые меня остановили и спросили на ломаном русском, как пройти в татарскую деревню. Эти люди, оказавшиеся черкесами, были крепко сложены и выглядели не особенно доброжелательно. Но даже если у них и было что-то плохое на уме, я был готов отразить возможный толчок или удар. Получив необходимые сведения, они пожелали мне доброй ночи и пошли своей дорогой, я же не мог удержаться, чтобы не повернуться и не посмотреть на них. Они обладали всеми особенностями своей расы: загорелое лицо, четкие, тонкие, правильные черты лица, темные волосы и борода, черные брови, а также статная фигура. Черкесский национальный костюм состоит из длинного синего кафтана со множеством складок, блестящим серебряным футляром на груди и кинжалом на поясе вокруг талии, шаровар, заправленных в высокие лакированные сапоги со складками у щиколоток, которые еще более свободные, чем у русских, а на голове – шапка из матерчатой
Первого мая Тюмень посетил русский кочевой театр – в городе еще нет сколько-нибудь постоянной труппы актеров, хотя театр имеется: большое кирпичное здание, в подвальном этаже которого крупнейшие оптовые торговцы мукой продают товары в розницу. Труппа пробыла в городе некоторое время, поставив, в частности, «Детей капитана Гранта». Публике очень понравились их представления, и поэтому наверняка она не обращала большого внимания на запахи сельди, керосина и т. п., которые доносились до лестницы, сидячих мест, ложи и партера.
19 мая мы впервые обедали под открытым небом в большом и красивом саду г-на Маркуссена. Отныне каждый день в обвитой плющом беседке, в окружении кустов крыжовника и смородины, накрывали белой скатертью стол с самоваром, из которого валил пар, и серебряными бокалами с позолотой из отшлифованного горного хрусталя.
Тюменское лето теплое, нередко термометр показывает 20 градусов в тени. 18 мая я впервые искупался в пруду за городом, температура воды там была 13 градусов, хотя в Туре вода холоднее.
20 мая я поехал на повозке в сопровождении одного русского на охоту на Андреевское озеро. По пути нам попался табун лошадей, которых конные пастухи-киргизы перегоняли из южносибирских степей. Недалеко от дороги находился лагерь, где было около 20 переселенцев, направлявшихся с Малороссии на юго-восток[67]. Вечером мы доехали до озера, сделали несколько выстрелов до наступления полной темноты, привязали лошадей к повозке, выставили манки в болото и в ожидании утренней зари расположились в одной из многих хижин, возведенных охотниками. Сумерки вскоре закончились, по небу распространился идущий с севера свет, начали появляться утки. С низкого полета, крякая, они садились у привязанных короткой веревкой деревянных подсадных уток, которые благодаря прохладному утреннему ветерку и натяжению веревки двигались по воде словно живые. Раздался «пиф-паф», утки взмыли вверх, подстреленные остались на месте, и в 4 ч. утра у меня уже было пять тушек: один гоголь, два чирка и две дикие утки. На другой стороне огромного озера выстрелы звучали один за другим. 21 мая у русских был праздничный день, поэтому везде было много охотников. Охотники в Сибири, как и во многих других странах, ходят на свой промысел по воскресеньям. После полудня я приплыл на каноэ без весел – я греб то руками, то отломанной от дерева веткой, которой я обзавелся на берегу неподалеку от татарской деревни, – к островку посреди озера. Там было много разных видов морских ласточек, уток же я не увидел. Вечером я прекратил охоту, привязал каноэ на том месте, где я его взял, и пошел пешком в татарскую деревню, где меня поджидал мой русский спутник, который особо не интересовался охотой, будучи, наоборот, заядлым рыбаком. Было решено, что мы переночуем в деревне, а я на следующий день продолжу охоту. Мы легли спать в одном из домов или, по крайней мере, хотели это сделать, но не смогли заснуть из-за нападений прожорливых постельных клопов. Моя повозка, которая была устлана сеном, вечером была поставлена в сад. С двумя незнакомыми охотниками, которые попросили разрешения пойти со мной, поскольку они тоже больше не могли оставаться в доме, я залез на нее. Но как только мы приготовились отойти ко сну, начался мощный ливень, и за одно мгновение мы промокли до нитки, из-за чего опять пришлось возвращаться в хижину. О сне и речи идти не могло.
На рассвете я прошелся в одиночестве с ружьем вдоль берега озера. Через полчаса я подошел к большому, поросшему травой вдававшемуся в озеро мысу с очень неровным рельефом. Там было татарское кладбище, не имевшее какой-либо ограды. Не было там и крестов с памятниками – все говорило о его неухоженности и заброшенности. Над большинством могил были установлены дольмены или тяжелые деревянные ящики, из-за чего это место очень напоминало могильники Северной Сибири. Я повернул оттуда налево и вошел в густую рощу с низкими зарослями ивы и ясеней. К моему большому удивлению, туда с деревьев, шумя крыльями, прилетело множество уток. Порыскав по ветвям, я нашел их гнезда, в которых лежали яйца. Затем я опять повернул направо, чтобы продолжить обход озера, однако вскоре мне преградила путь впадавшая в озеро широкая река с низкими берегами. По реке плыли лысухи и серощекие поганки. В итоге моя добыча состояла из тринадцати уток, одного ястреба, трех морских ласточек разных видов, одного кроншнепа, одного кулика-сорока, одной лысухи и одной скопы. Перед тем как поехать домой с моим русским, я зашел по делам в один из тех татарских домов, что были побогаче. Когда я вошел внутрь, на подставке лежала женщина и молилась. Она была так занята молитвой, что не обращала на меня внимания. Она держала в руке жемчужный венок, иногда сжимала подушечки указательных пальцев и наклоняла голову, из-за чего подставка начинала покачиваться. Женщина неоднократно поднималась на ноги и опять падала на колени. Казалось, что ее молитва никогда не закончится. Поэтому я пошел в другое место, где меня принял серьезный мужчина пожилого возраста, у которого я смог увидеть напечатанный Коран. В доме были две женщины, одетые в сарафаны ярких цветов, в серебряных браслетах и кольцах, а также со множеством серебряных монеток в косах.
Дорога домой в Тюмень, пролегавшая через лиственные и хвойные леса, проходила под перекликающийся щебет птиц.
Вознесение Христово отмечалось богослужением в церкви, однако магазины были открыты целый день и люди работали как в будни. 25 (13) мая была Троица. Уже на ее второй день были открыты все магазины, а после обеда все работали как в будний день.
Исторических достопримечательностей в Тюмени не имеется, но при этом есть большой красивый вокзал, который соединен с причалом, куда летом пристает множество пароходов. Однако у Тюмени есть своя история, поскольку город находится на том же месте, где последний независимый властитель татарский вождь Кучум основал свою богатую столицу-крепость Сибир. За пределами Тюмени находится большой огороженный романтично выглядящий лес с густо стоящими, темными деревьями и тенистыми тропинками, которые жители города ввиду отсутствия парков и садов несколько раз в году используют для народных праздников. Один из них проводится 27 мая и сопровождается музыкальными и любительскими театральными представлениями. Большой успех имел смешанный хор простых горожан, которые исполняли народные песни. Вечер закончился фейерверком и танцами в большом закрытом павильоне, куда обычно имела доступ только городская знать.
Хотя я постоянно проживал в Тюмени, я нередко совершал прогулки, один или в компании, пешком, на
После этого мы въехали в густой рой комаров и ядовитых мух. Мы дернули вожжи и понеслись оттуда галопом. Повозка покачивалась на изгибах дороги, в ушах свистел ветер, и на этот раз чертовым насекомым пришлось остаться с носом. Но если мы снижали скорость, дела у нас опять были плохи. В конечном итоге мы остановились в 75 верстах от Тюмени, привязали лошадей рядом с большим болотом, а сами пошли пешком через него к большому озеру Карман, где и должна была состояться охота. Мы сняли сапоги и – марш! – так и пошли по зыбкой мягкой земле! После получаса утомительной ходьбы, устав, мы присели на небольшой бугорок рядом с ровным низким берегом озера. Внезапно нас напугала большая ядовитая змея, которая, шипя, проползла у нас между ног и направилась в сверкающую на солнце воду. Змея оказалась хорошей пловчихой, держала свою морду на поверхности воды, пока не нырнула в глубину. Мы без промедления опять надели чулки и сапоги. Далее мы пошли вдоль берега озера, пока не достигли летнего рыбацкого лагеря, состоявшего из трех небольших хижин, где один из рыбаков предоставил свое каноэ и самого себя в мое распоряжение. Я без промедления сел в лодку (а дело было красивой белой ночью), тогда как мой прежний проводник пошел в одну из хижин побаловать себя чаем. На воде можно было увидеть множество черных уток, робких, но достаточно пугливых, чтобы в них можно было выстрелить. В 10 ч. утра, когда каноэ уже практически не могло вынести всю добычу, мы пристали к поросшему лесом островку в середине озера, в миле от хижин. Я растянулся в тени высокого кедра, но тут же очнулся, обливаясь потом. Я услышал шуршание в ближайшем кусте, встал на ноги и увидел рыжую лису, поймавшую зубами рябчика и уползавшую прочь. К счастью, одно из моих ружей было рядом со мной, вслед рыжей понеслись выстрелы, и она тоже далеко не ушла. Семьи рыбаков при помощи сетей и ловушек ловят много карасей, которых они затем выпускают в огороженные заводи на глубине двух-трех саженей, пока не предоставляется возможность отвезти их на рынок в Тюмень. Вечером все женщины лагеря идут купаться, совершенно не стесняясь нашего присутствия. Все они очень хорошо плавают, иначе было бы неблагоразумным заходить в воду, поскольку уже в паре шагов от берега глубина составляет три локтя, а на дне, как правило, лежит мягкий ил. Вообще русские сибирячки прекрасные пловчихи. В Сибири люди плавают особым образом. Вытянутые руки поочередно поднимаются вверх из воды и разводятся в стороны, причем одна рука гребет назад через воду, а другая – идет вперед по воздуху. В итоге это придает пловцу очень большую скорость. Редко когда можно увидеть кого-либо, плавающего как лягушка, – наоборот, чаще всего плавают по образцу млекопитающих, т. е. с использованием передних конечностей. Плавая по-тюленьи, то есть на спине, умелые пловцы могут преодолевать большие расстояния.
Я провел у озера пару суток, а когда время высиживания птенцов было на исходе, я обратил свой охотничий интерес на крупных уток, о которых можно было подумать, что они планируют создавать семью лишь спустя год-два. Но в лагере и вокруг него было не очень приятно находиться из-за ядовитых комаров и других насекомых, а также жары. Термометр рыбаков в полдень на солнце показывал 48 °R, а в 12 ч. ночи – 18° тепла, то есть немного теплее, чем нужно. По пути домой нас безжалостно мучили маленькие кусающиеся
ebooksa