От Фарер до Сибири

Все это было куплено одним богатым горожанином, а вскоре я, наняв кучера и повозку, уже выехал до следующей перевалочной станции.

По пути в Красноярск я нередко проезжал мимо новых железнодорожных путей. В Ачинске сотни рабочих строили огромный мост через реку Чулым – его сооружение уже было по большому счету завершено и можно было видеть, как по нему катился строительный поезд. На некоторое мгновение я испытал чувство горечи за эти идиллические лесные пространства, уступающие грубой силе человека, ведь диким животным придется уйти в другие места из-за этого шума, который наверняка будет их отпугивать. Но сибирские просторы весьма обширны, и пройдет много времени, прежде чем потревоженные и преследуемые человеком животные будут полностью истреблены. Валите деревья, стройте дороги, прокладывайте железнодорожные пути, возводите поселки. Короче говоря, цивилизация и культура вступают в свои права, однако пройдет еще много времени, прежде чем волки и медведи не смогут найти дикие и не освоенные человеком лесные пространства, где они могли бы спрятать себя и свое потомство от наступающей, серьезной, но не всегда романтичной и идиллической культуры. Центрально-Сибирская железная дорога имеет длину 7083 версты, а маршрут Санкт- Петербург – Владивосток, без сомнения, является самым длинным в мире.

Неподалеку от Ачинска надпись на столбе показывает границу между Томской и Енисейской губерниями, а тем самым – между Западной и Восточной Сибирью. За Ачинском земля становится все более холмистой, красивой и живописной. К западу от Красноярска дорога пролегает через степь; она идет достаточно высоко, но потом спускается к речной долине, через которую проходит путь к особенно красивому городу Красноярску.

Дистанцию между двумя следующими станциями я проехал в сопровождении двух братьев-немцев, одному из которых было 22 года, другому – 13 лет. По многим причинам люди всегда стремятся найти себе попутчика, а поскольку немцы, как и я, следовали в Иркутск, я им предложил поехать вместе, чему они были рады. Мы поехали все вместе на тарантасе (большой закрытой безрессорной карете с окнами по обеим сторонам). Немцы прибыли напрямую из Лифляндии, намереваясь посетить своих родственников, которые жили в Иркутске и занимались производством колбасы. Сибирские колбасники, как правило, носят немецкие фамилии. В Томске, Иркутске и вообще в главных городах Сибири крупнейшие предприятия по производству колбас и других продуктов находятся в руках настоящих немцев. К сожалению, наше с братьями совместное путешествие продлилось недолго, потому что старший из них внезапно почувствовал недомогание и слег на второй после Красноярска станции, к большой печали своего брата. Я отложил отъезд на несколько часов, чтобы посмотреть, сколько продлится недомогание, и все это время за больным заботливо и нежно ухаживал его брат.

Однако было очевидно, что немец выздоровеет не скоро, поэтому я продолжил путь самостоятельно в компании с людьми, которые на каждой станции нанимали почтовых кучеров, или обычных ямщиков. В Томской губернии находится множество крупных деревень, население некоторых из них может достигать многих тысяч, а их ширина – много верст, дома в таких деревнях находятся, как правило, по обеим сторонам дороги. Однако чем дальше едешь на восток, тем реже попадаются деревни и тем мельче они выглядят. Причиной тому отчасти является то, что в Западной Сибири живет примерно в 20 раз больше русских, чем в Восточной, и наоборот, в восточной части гораздо больше аборигенов, чем в западной. Я ехал медленно, никуда не торопясь, постоянно пользуясь возможностью поговорить с крестьянами, встречавшимися по пути, заглядывал в кабаки, чтобы в непосредственной близости познакомиться с жизнью простого народа. В деревнях, пользующихся дурной славой, следует проявлять осторожность и не смотреть нагло по сторонам, хотя, даже будучи одетым как местный и зная соответствующие выражения, не так просто для легко вычисляемого чужестранца избежать внимания со стороны местных жителей. В таких случаях следует как можно скорее покинуть деревню.

В отдельных случаях мне очень везло со случайной оказией и поэтому удавалось путешествовать очень дешево. Однажды я ехал с крестьянином, который должен был возвращаться в свою деревню, находившуюся в 35 верстах. Поездка должна была стоить всего 50 копеек. Начало вечереть, когда она закончилась. После многодневных недосыпаний я чувствовал себя уставшим и поэтому решил остановиться у крестьянина и переночевать в его хате. Потихоньку начинало темнеть. Когда множество моих дорожных сумок занесли в прихожую дома крестьянина, я повесил револьвер на стену и пошел на улицу, чтобы купить в магазине чего-нибудь поесть на ужин. Когда я вернулся, крестьянин стоял во дворе и разговаривал с человеком, у которого было очень неприветливое и лукавое лицо. Шла ли речь обо мне? Может быть, они задумали что-то плохое насчет меня? Во время нашей поездки мне всю дорогу казалось, что в облике крестьянина таилось что-то отталкивающее – в частности, он почти не отвечал на мои вопросы. Мне сразу бросилось в глаза, что все мои вещи стояли в другом порядке, чем изначально, когда я вышел в город. Когда я рассмотрел их поближе, выяснилось, что одна сумка была открыта и обыскана, из нее пропало несколько не очень ценных вещей. При этом револьвер висел нетронутый на стене. По гостиной ходила хозяйка, накрывая на стол перед ужином. Затем зашел хозяин, сел за стол и спросил меня, не хочу ли я с ними поесть. Ужин состоял из чая, черного хлеба и густых кислых сливок в чаше, куда надо было макать хлеб, помимо миски со сладким творогом и сметаной.

По окончании ужина (хозяин просидел все время, практически не проронив ни слова, его жена также была немногословна) мне постелили на полу. Мужик спросил, собираюсь ли я ехать рано утром следующего дня, и мы договорились, что он меня подбросит к ближайшей станции. Постепенно меня охватил странный испуг, я чувствовал почти наверняка, что ночью на меня хотят напасть. Поэтому я решил остаться бодрствующим, как бы мне ни хотелось спать. Хозяева заползли на полати, а я снял с себя куртку и улегся на полу. После получаса напряженного ожидания чего-то неприятного я снял со стены револьвер и положил его рядом с собой. Вокруг было тихо как в могиле, а снаружи на летнем ночном небе мерцали звезды над легкими сумерками, которые вскоре должны были уступить место солнечному багрянцу. В полночь я посмотрел на свои часы, они показывали 12.15; желание спать, которое меня так одолевало, начало проходить, да и в любом случае я не мог закрыть глаза. Вдруг с полатей послышался шепот, и вскоре хозяин бесшумно спустился оттуда по маленькой лестнице. Я схватил револьвер правой рукой и спрятал его под одеяло. Мужик посмотрел на стену, где ранее висел револьвер, и, по-видимому, удивился, его там не увидев. Он покосился несколько раз на меня, пока я неподвижно лежал с полузакрытыми глазами, и потом исчез в дверях. Теперь речь идет о жизни или смерти, подумал я, после чего вскочил, зажег свечу и сел с краю стола с револьвером наготове. Спустя мгновение послышались звуки шагов, шепот в коридоре, потом открылась дверь и в комнату вошли трое мужиков бандитской внешности со сверкающими ножами в руках. Бандиты явно не ожидали встретить меня в защитной позиции, но, тем не менее, были настолько агрессивны, что, несмотря на мою угрожающую стойку и недвусмысленное предупреждение, они на меня накинулись. Как мне ни было неприятно, но я был вынужден привести в действие свою угрозу стрелять при первой опасности нападения на меня. Мне не хотелось убивать человека, разве что в случае самой крайней необходимости, поэтому я выстрелил ближайшему ко мне разбойнику в левую ногу. Как только раздался выстрел, он повалился на пол, другой негодяй и мой хозяин-предатель, стоявшие сзади, тут же выбежали наружу. Раненый лежал, ныл и ругался, не имея сил подняться, тогда как жена хозяина с криком спустилась с полатей, чтобы тут же вернуться обратно, завидев меня с дымящимся револьвером в руке. Не обращая внимания на стоны и буйные вопли мужика и его неудачные попытки подняться, я остался на месте в ожидании, что произойдет дальше.

Начало светать. Я посмотрел в оконце в гостиной и увидел, как к дому бегом спешили три человека, свернувшие к нему с дороги. Они вошли – это был мой «хозяин», поляк, бывший политическим ссыльным, и староста деревни (главный представитель властей). Меня должны были арестовать. Тем временем поляк, хороший друг старосты, явно имевший влияние в деревне, подошел ко мне, и когда я в ответ на его вопрос сказал, что владею английским, сообщил мне на этом языке, что он позаботился, чтобы староста незамедлительно помог мне отсюда исчезнуть. Мне следовало идти за ним домой, где стояла закрытая карета, готовая меня принять. Позже днем должен был быть отправлен мой багаж. Крестьяне утверждали, что я на них напал, и собирались оговорить меня, чтобы меня обвинили в попытке убийства. Когда я ушел со старостой, появились два мужика, чтобы забрать раненого и отвести его домой. Поляк сказал мне при прощании, что он позаботится о моих вещах. По его словам, уже послали за фельдшером и происшествие не будет иметь для меня последствий. Я поблагодарил его за заботу, он же рекомендовал мне остерегаться ночевать где угодно и у кого угодно, а лучше всего для меня было либо вообще ни у кого не останавливаться на ночлег, либо делать это только на станциях – самым же лучшим вариантом было использовать как пристанище исключительно почтовых лошадей и почтовые станции. Под защитой старосты я пришел к нему домой во двор, он меня коротко допросил о том, что произошло ночью, прекрасно зная, кем был третий грабитель, но при этом не считая, что это имело какое-то отношение к делу. Если бы я того желал, я мог бы остаться в деревне, пока будут допрашивать нападавших мужиков, но, поскольку они, по всей вероятности, собирались лжесвидетельствовать, а у меня не было никаких доказательств, дело могло легко привести к неприятностям для меня. Во избежание их мне лучше всего следовало тут же уехать прочь, и он уже позаботился о том, чтобы меня ждала повозка наготове. Естественно, у меня не было никакого особого желания оставаться в этой деревне больше необходимого. Я незаметно пробрался в тарантас, который тут же отправился на ближайшую почтовую станцию, находившуюся в 25 верстах, а спустя несколько часов туда приехала телега с моим багажом.

Как-то вечером, спустя несколько дней, меня подвез один крестьянин. Поскольку я беспрерывно был в дороге предыдущие ночи и почти не спал в громыхающих безрессорных телегах, я приказал сгрузить мой багаж с повозки и пошел с ямщиком в его дом, чтобы там переночевать. Обстановка внутри, равно как и необычное поведение крестьянина, вызвали у меня сомнения, из-за чего я сказал ему, чтобы он отвел меня в другое место, где я мог бы получить ночлег. Обращаться на перевалочную станцию было не совсем удобно, поскольку у меня не было почтовых лошадей. Крестьянин, который оказался чрезмерно упрямым, отказался везти меня куда бы то ни было под предлогом того, что его лошади устали. Поэтому мне пришлось отнести свои вещи к дороге, где я начал ждать случайной попутки. С поля ехало много повозок с радостными людьми, как молодыми, так и постарше, которые распевали песни, однако никто из них не обращал внимания на мои оклики или взмахи рукой.

В конце концов мне удалось остановить повозку, в которой сидел мужик, расположившийся на стоге сена. Я сообщил ему о своих намерениях, после чего он помог мне занести багаж на телегу, однако не собирался принимать меня на ночь. Мы проехали через деревню и стучались во многие прилично выглядевшие дома, но никто не хотел предоставлять мне ночлег. Потом крестьянину это все надоело, и он велел мне сходить с телеги, потому что у него больше не было времени ездить по деревне, он устал и хотел домой. В этот момент к повозке подошел подросток. Он обратился ко мне с пониманием в голосе, пожаловавшись, что люди стали такими странными и так боятся чужаков, что не смеют принимать их на ночлег. После этого молодой барин пригласил меня остановиться дома у его семьи. Я, разумеется, был рад все это услышать и попросил юношу показать, где он живет. После этого я наконец-то распрощался с крестьянином. Юноша с готовностью помог мне отнести мои вещи с телеги в дом, в котором он жил со своим братом и его молодой женой. Когда брат вернулся со двора и увидел незнакомца, юноша, который, к слову сказать, был очень красивым и смышленым парнем, произнес:

– Тут у меня путешественник, ты умеешь их хорошо принимать.

Я вошел в бедно обставленную, но чистую гостиную, мне приготовили вкусный сытный ужин из цельного молока, яиц, сметаны и хлеба, но, когда я только собирался приняться за еду, юноша спросил меня, не хотел ли я сперва принять баню.

– Да, конечно, сходить в баню перед ужином было бы хорошо!

Я пошел вслед за юношей через большой, цветущий огород, от которого в тишине вечерних сумерек шел приятный аромат. В глубине двора находилась простенькая баня. Почти у каждого дома во всех русско-сибирских деревнях есть такая баня, где жильцы как минимум раз в неделю (по субботам) проходят очистительные процедуры. Сергей, как звали того юного русского, сказал, что его брат с женой только что были в бане и на верхней лавке под крышей еще было для нас достаточно пара, чтобы тело хорошо пропотело. Мы разделись и помылись – я лежал на животе на нижней лавке, а Сергей усердно тер мне спину щеткой и большим количеством мыла, периодически поливая меня водой из шайки. Потом он велел мне залезть наверх и лечь там, пока он будет лить горячую воду на камни над выгоревшим очагом. Камни еще были очень горячими, и вскоре пошел такой жаркий пар, что все мое тело горело. Меня тут же надо было обхлестать, для чего Сергей поднялся ко мне и начал хлестать меня веником, из-за чего пот лил с меня рекой. Под конец жара стала для меня невыносимой, и я спустился на пол, где на меня было вылито несколько ведер холодной воды. В своем рвении прислужить мне Сергей забыл растереть себя самого, однако его красивое, прекрасно сложенное, белое как снег тело было привычно к таким банным процедурам и поэтому не испытывало острой необходимости в мытье. Русские ходят в баню и зимой, и летом. Нередко случается, когда нет никакого предбанника или раздевалки, люди раздеваются на улице в более чем 40-градусный мороз, а затем, обливаясь пóтом после бани, выбегают обратно на мороз и одеваются там же в снегу, где они оставили одежду.

Когда я после бани поужинал, я почувствовал такой прилив сил, что вместо того, чтобы идти спать, я предпочел тут же отправиться в дорогу. Ночь была тихая, а брат юного Сергея тут же изъявил готовность запрячь трех резвых коней и отвезти меня на ближайшую почтовую станцию. На прощание я подарил юноше, который показал себя образцом прекрасного человека, серебряную капсулу с картой Сибири.

После этого я несколько дней полагался только на почтовую транспортировку. На одной из последних станций крестьянин отвез меня вечером в только что построенную избушку. Там я должен был расположиться на ночлег, где мне пришлось довольствоваться сном на скамье в прихожей. Мой багаж занесли в дом, и после ужина я лег спать. Хозяин, недавно женившийся солдат, за ужином рассказывал забавные истории из жизни в Восточной Сибири, где он ранее служил. Его жена стелила постель на полу, где и легла полураздетая, однако муж не торопился раздеваться. Он посидел какое- то время, а потом вышел из дому, закрыв за собой дверь – похоже, он был не совсем трезв. Хозяйка пыталась заговорить со мной, но, поскольку я был сонным и отвечал уклончиво и неразборчиво, в конечном счете она замолчала, а я уснул. Внезапно я проснулся от громких голосов: дверь в прихожую отворилась и в дом вошло несколько галдящих мужиков во главе с моим хозяином. Я ранее часто слышал про дурную славу этой деревни – прежде всего как места проживания множества дерзких конокрадов. У двоих из вошедших были ружья, и, естественно, я подумал о том, что на меня собирались напасть. Только не я опять! Тем временем мой хозяин сразу же подошел ко мне и шепнул на ухо, что я не должен был бояться его с товарищами.

Было заметно, что мужики немного пьяны. Я услышал, как один из них шепнул хозяйке, поднявшейся с постели:

– Кто это лежит там?

– Проезжий, – сказала она.

– Ааа, ну тогда не будем причинять ему зла.