Но Клиффорд лишь мотнул головой и обвел рукой комнату:
– Здесь… где-то… – Пожелав увидеть пропавшего приятеля, он принялся громко его звать.
Потрясенный Гастингс молча сел на диван. Внезапно, пролив несколько жарких слез, Клиффорд просветлел и очень осторожно поднялся на ноги.
– Старина, – сказал он, – хочешь увидеть… э… чудо? Гляди. Я начинаю.
Клиффорд помедлил, радуясь представившемуся случаю.
– Чудо, – повторил он.
Гастингс подозревал, что чудо состоит в том, что тот держится на ногах, и не ответил.
– Я иду спать, – объявил художник. – Бедный, старый Клиффорд отправляется на боковую… ну не чудо ли?
Он рассчитал расстояние и сумел не упасть, что, несомненно, вызвало бы восторг Эллиотта, будь он здесь, чтобы помочь en connaisseur[91]. Но его здесь не наблюдалось. Он еще не добрался до студии, хотя оказался на полпути, и получасом позже, когда Гастингс нашел его растянувшимся на скамейке в Люксембургском саду, улыбнулся ему – ласково и снисходительно. Он позволил разбудить себя, а также отряхнуть и проводить до ворот. Там Эллиотт отказался от дальнейшей помощи и, наградив Гастингса отеческим кивком, неверными шагами отправился на улицу Вавэн.
Гастингс смотрел вслед Эллиотту, пока художник не скрылся из виду, а затем вернулся к фонтану. Он был смущен и подавлен, но постепенно от утренней свежести на душе полегчало, и юноша сел на мраморную скамейку в тени Купидона.
Прохладный воздух был наполнен ароматом апельсинового дерева. Повсюду купались голуби, капли сверкали на их переливчатых ирисовых грудках, когда они летали среди брызг или садились на самый край гладкого бассейна. Воробьи тоже не теряли времени даром, опуская свои пыльные перышки в воду и чирикая во все горло. Под сикоморами, окружавшими утиный пруд напротив фонтана Марии Медичи, селезни щипали траву и вперевалку спускались к берегу, чтобы отправиться в торжественное, но бесцельное плаванье.
Бабочки, еще сонные от ночной прохлады, прятались под листьями сирени, ползали по белым флоксам или устремлялись неверным курсом к какому-нибудь согретому солнцем цветку. Пчелы деловито сновали над гелиотропом, и пара серых мух с кирпичного цвета глазами садилась на пятно света, упавшее около мраморной скамьи, или гонялась друг за другом только затем, чтобы вернуться к солнечному зайчику и с наслаждением потереть передние лапки.
Часовые бодрым шагом ходили перед раскрашенными киосками, время от времени останавливаясь и выжидающе глядя на караульню.
Наконец они в последний раз прошли мимо, скрипя гравием и лязгая штыками. Услышав приказ, они вздохнули с облегчением и удалились, хрустя по дорожке.
Глубокий звон плыл от часовой башни дворца, ему вторил звучный колокол Сен-Сюльпис. Гастингс замечтался под сенью каменного бога, и, пока он грезил, кто-то подошел и сел рядом. Сперва юноша не поднял головы, но, услышав голос, вскочил на ноги:
– Вы! В этот час!
– Я места себе не находила, мне не спалось… – И тихим, счастливым голосом девушка повторила: –
– Я… я спал, но солнце разбудило меня.
– Я не могла уснуть, – сказала Валентина, и ее взор на миг затуманился. Она улыбнулась. – Я так рада… кажется, я знала, что вы придете. Не смейтесь, я верю снам.
– Вам правда приснилось… что я буду здесь?
ebooksa