Король в Желтом

22
18
20
22
24
26
28
30

Роуден поймал его за воротник:

– Ни за что! Странно было бы рыбачить с поплавком и грузилом, когда можешь ловить на муху! Даже не думай!

Там, где мирный, маленький Эпт струился среди зарослей к Сене, в зеленой тени берега лежала заводь, полная пескарей. Над ней сидели Колетт и Жаклин: они болтали и смеялись, глядя на трепет алых перьев, а Гастингс, надвинув шляпу на глаза и опустившись на мох, слушал их нежные голоса, любезно снимая с крючка маленьких пескарей, когда рывок удочки и тихое «ах!» предупреждали о новом улове. Солнечный свет струился сквозь густую зелень и будил лесных птиц. Мимо пролетали черно-белые сороки и садились неподалеку, подпрыгивая и вертя хвостом. Синие и белые сойки перекликались среди деревьев. Ястреб низко кружил над золотом пшеницы, распугивая стайки полевых птиц, и те поднимались в воздух.

Чайка белым перышком опустилась на воду Сены. Воздух был свеж и недвижен. Не шелохнулся ни единый лист. С дальней фермы едва долетали пение петуха и собачий лай. Паровой буксир «Guêpe 27» с огромной, изрыгающей дым трубой шел вверх по реке, ведя за собой баржи и яхту, которую течение отнесло к сонному Руану.

В воздухе стоял запах влажной земли, слабый и свежий. В солнечном свете бабочки с оранжевой каймой на крыльях танцевали над осокой и, словно обрывки бархата, исчезали среди замшелых стволов.

Гастингс думал о Валентине. Было уже два часа дня, когда возвратился Эллиотт и сказал, что сбежал от Роудена. Опустившись на землю рядом с Колетт, он решил подремать.

– Где твоя рыба? – строго спросила девушка.

– Еще на свободе, – прошептал Эллиотт и погрузился в сон.

Роуден пришел следом и, бросив на спящего презрительный взгляд, явил миру трех форелей с алыми пятнами на спинках.

– Вот, – слабо улыбнулся Гастингс. – Результат священнодействия с шелком и перышками – смерть маленьких рыбок.

Роуден не удостоил его ответом. Колетт поймала нового пескаря, разбудила недовольного Эллиотта и отыскала корзинки для пикника, когда пришли Клиффорд и Сесиль, желая немедленно подкрепиться. Юбки Сесиль промокли, перчатки были порваны, но она светилась от счастья, а Клиффорд, поймавший двухфунтовую форель, заслужил всеобщие аплодисменты.

– Где, черт возьми, ты ее выудил?! – изумился Эллиотт.

Сесиль, промокшая и довольная, описала битву, а Клиффорд вознес хвалы ее таланту ловли на муху и в качестве доказательства вытащил из корзины для рыбы уснувшего голавля, который, как он заметил, лишь по случайности не был форелью.

Пикник прошел весело. Гастингса признали «очаровательным». Ему это невероятно польстило, и все же иногда он думал, что люди в Париже более раскованны, чем в Миллбруке, штат Коннектикут, и было бы лучше, если бы Сесиль меньше интересовалась Клиффордом, Жаклин сидела от Роудена чуть дальше, а Колетт хотя бы на мгновение отвела взгляд от Эллиотта. Юноша наслаждался компанией, но его мысли летели к Валентине, и внезапно он почувствовал, насколько далеки они друг от друга. Станция по крайней мере в полутора часах езды от Парижа. Сердце его забилось от счастья, когда в восемь вечера поезд, увезший их из Ля Рош, достиг вокзала Сен-Лазар и он вновь оказался в одном городе с возлюбленной.

– Спокойной ночи, – говорили они, окружив его. – Ты должен поехать с нами в следующий раз!

Гастингс пообещал, а потом смотрел, как они, разбившись на пары, растворяются в сумерках города. Он надолго задумался, и, когда вновь поднял глаза, вдоль огромного бульвара мерцали газовые рожки, а фонари висели в небе как луны.

VI

На следующее утро он проснулся с мыслью о Валентине, и сердце защемило вновь.

Солнце уже позолотило башни Нотр-Дам, стук деревянных башмаков эхом разносился под окнами, напротив, на розовом миндальном дереве пел дрозд.

Он решил разбудить Клиффорда, предложить ему прогулку за город, а потом ради спасения его души отвести в англиканскую церковь.