Косоглазый Альфред мыл асфальтированную дорожку к мастерской.
– Месье Эллиотт? – ответил он на праздный вопрос. – Je ne sais pas[90].
– А месье Клиффорд? – начал Гастингс, во власти странного предчувствия.
– Месье Клиффорд, – сказал консьерж с ноткой сарказма, – будет рад вас видеть. Он вернулся рано, и по правде говоря – только что.
Гастингс не знал, что думать, пока консьерж воздавал хвалы людям, которые по ночам сидят дома и не колотят в ворота в те часы, когда спят даже жандармы. Он превознес добродетель умеренности и, явно рисуясь, выпил воды из фонтана во дворе.
– Не уверен, что мне следует входить, – сказал Гастингс.
– Pardon, месье, – проворчал консьерж. – Возможно, вам лучше увидеть месье Клиффорда. Скорей всего, ему нужна помощь. В меня он кидался расческами и ботинками. Нам повезет, если он не подожжет дом с помощью свечей.
Поколебавшись, Гастингс поборол дурное предчувствие и, пройдя по увитой плющом аллее, направился через сад к мастерской. Он постучал. Ни звука. Постучал снова, и на сей раз что-то с грохотом врезалось в дверь с другой стороны.
– Это, – сказал консьерж, – ботинок.
Он открыл замок своим ключом и втолкнул Гастингса внутрь. Клиффорд в мятом фраке сидел на ковре в центре комнаты. В руке он держал туфлю и не удивился, увидев Гастингса.
– Доброе утро, ты пользуешься мылом Пирса? – спросил он, слабо взмахнув рукой и слабо улыбнувшись.
Сердце Гастингса упало.
– Ради бога, – сказал он, – Клиффорд, ложись спать.
– Ни за что, пока этот… этот Альфред сует сюда свой длинный нос, а у меня в запасе хотя бы одна туфля.
Гастингс задул свечу, поднял шляпу и трость Клиффорда и сказал с возмущением, которого не сумел скрыть:
– Это ужасно, Клиффорд… я никогда не думал, что ты способен на такое!
– Ну… способен, – ответил Клиффорд.
– Где Эллиотт?
– Старина, – начал Клиффорд, становясь сентиментальным, – Провидение, что питает… питает… э… воробьев и прочих… не оставит невоздержанного бродягу своей милостью…
– Где Эллиотт?