Даниэль Деронда

– Почему нет? – отозвался Деронда, надевая шляпу, которую снял машинально.

Между тем все гости занялись осмотром лошадей. Грандкорт вежливо воздерживался от похвал, лениво соглашаясь с любым мнением сэра Хьюго, который то ругал, то воспевал одно и то же животное, утверждая, что ни за что бы не купил его в молодости, когда безумно гордился своими лошадьми, но в то же время доказывая, что оно куда лучше более дорогих сородичей.

– В наши дни конюшня все глубже залезает в карман, и я очень рад, что избавился от этого зуда, – усмехнулся сэр Хьюго, когда все вышли во двор.

– Что должен делать мужчина? – спросил Грандкорт и сам ответил: – Ездить верхом. Не представляю, чем еще можно заниматься. Но трудно назвать верховой ездой сидение на лошадях, многочисленные изъяны которых колют глаза.

Столь деликатный, дипломатичный отзыв о конюшне сэра Хьюго не требовал немедленной реакции. Чувствуя, что разговор иссяк, баронет обратился ко всем присутствующим:

– Ну а теперь отправимся осматривать монастырь – самую красивую, прекрасно сохранившуюся часть поместья. Кажется, что еще вчера там ходили монахи.

Однако Гвендолин задержалась, чтобы посмотреть на привязанных собак – возможно оттого, что ощущала некоторую подавленность. Грандкорт подождал жену и тихо приказал:

– Возьми меня под руку!

Она послушалась.

– Жутко тоскливо таскаться по всем этим закоулкам, да еще без сигары, – проворчал он.

– Я думала, тебе понравится.

– Понравится! Бесконечная болтовня. А еще попытка поддержать некрасивых девушек. Стоило приглашать гостей, чтобы заставлять их смотреть на таких уродин? И как только этот жирный Деронда может разговаривать с мисс Фенн?

– Почему ты называешь его жирным? Неужели он настолько тебе неприятен?

– Неприятен? Ничуть. Какое мне дело до того, что он жирный? Меня это не касается. Если хочешь, я снова приглашу его в Диплоу.

– Не думаю, что он примет приглашение. Мистер Деронда слишком умен и образован, чтобы интересоваться нами, – возразила Гвендолин, решив, что мужу полезно услышать, что кто-то может смотреть на него свысока.

– Никогда не замечал, чтобы ум и образование меняли мужчину. Есть только два варианта: либо он джентльмен, либо нет, – отрезал Грандкорт.

То обстоятельство, что молодожены стремятся хотя бы на минуту остаться вдвоем, все сочли вполне понятным. Компания не тревожила их до тех пор, пока, войдя в сад, не остановилась перед монастырской стеной, где тринадцать лет назад, среди осыпающихся лепестков роз, мы увидели познавшего первую печаль Даниэля Деронду. Монастырь был построен из более прочного камня, чем церковь, и безжалостным силам природы не удалось его разрушить. Он представлял редкий образец северной архитектуры – полукруглые, обрамленные колоннами окна, не предназначенные для остекления, – а тонко проработанный лиственный орнамент капителей сохранил каждое прикосновение резца. Гвендолин оставила мужа и присоединилась к другим дамам, которым Деронда объяснял изящество украшений, соединивших свободу воображения с точностью передачи природных форм.

– Интересно, как случается чаще: мы учимся любить реальность, увидев ее изображения, или, наоборот, оцениваем изображения в соответствии с реальностью? – задумался он вслух. – В детстве эти капители научили меня замечать красоту листьев.

– Наверное, вы можете представить каждую их линию даже с закрытыми глазами, – предположила Джульетта Фенн.

– Да. Я постоянно повторял их в уме, потому что долгие годы этот двор воплощал для меня образ монастыря, и когда в книгах заходила речь о монахах, сразу вспоминался этот пейзаж.