Даниэль Деронда

22
18
20
22
24
26
28
30

Гвендолин боялась проявить чувства, но в то же время осознавала, что под взглядом мужа краска залила ее лицо.

– О, пожалуйста, только не это. Думаю, бриллианты совсем не в моем стиле, – как можно равнодушнее произнесла она.

– То, что ты думаешь, не имеет никакого отношения к делу, – заявил Грандкорт. – Я хочу, чтобы ты надела бриллианты.

– Пожалуйста, не настаивай: мне очень нравятся эти изумруды, – испуганно взмолилась Гвендолин.

Казалось, что белая рука, в эту минуту теребившая бакенбард, может так же невозмутимо обхватить ее шею и задушить.

– Сделай одолжение, объясни, почему ты не хочешь надеть бриллианты, когда я этого желаю, – процедил Грандкорт сквозь зубы.

Дальнейшее сопротивление не имело смысла. Все, что она могла сказать, повредило бы ей больше, чем повиновение. Гвендолин медленно повернулась и направилась к себе. Доставая шкатулку с украшениями, она подумала, что Грандкорт, вероятно, подозревает о письме и что ему доставляет удовольствие ее мучить.

«Он наслаждается, заставляя собак и лошадей дрожать от страха перед ним, – думала она, с ужасом открывая шкатулку. – Скоро то же самое случится со мной: я буду дрожать от страха. Что делать? Нельзя же попросить мир сжалиться!»

Гвендолин собралась позвонить горничной, но в этот момент услышала, как за спиной скрипнула дверь. Обернувшись, она увидела Грандкорта.

– Кто-то должен их застегнуть, – произнес он, приближаясь.

Гвендолин не ответила, и пока он надевал ей бриллианты, просто стояла неподвижно. Несомненно, он привык застегивать их на другой. С горьким сарказмом Гвендолин подумала: «Какая высокая привилегия – лишить кого-то этой чести!»

– Почему ты дрожишь? – осведомился Грандкорт, застегнув вторую сережку. – Надень побольше мехов. Терпеть не могу смотреть на женщину, которая входит в комнату и дрожит от холода. Если уж ты моя жена, то постарайся вести себя достойно.

Эта воинственная речь прозвучала вполне убедительно, и Гвендолин заставила себя собраться с силами. Только для нее вокруг бриллиантов витали страшные проклятия; остальные же увидели красивую молодую леди в прекрасных драгоценностях, которые ей чрезвычайно шли, а Грандкорт мысленно отметил, что жена слушается поводьев.

– Да, мама, я вполне счастлива, – заявила Гвендолин, вернувшись в Диплоу. – Райлендс ни капли не разочаровал. Поместье намного больше и красивее этого. Тебе не нужно еще денег?

– Разве ты не знаешь, что в день свадьбы мистер Грандкорт оставил мне письмо? Я буду получать восемьсот фунтов в год. Он хочет, чтобы я оставалась в Оффендине, пока вы здесь, в Диплоу. А если неподалеку от Райлендса найдется симпатичный коттедж, потом мы с девочками сможем жить там без особых затрат. Тогда скорее всего бо́льшую часть года ты будешь рядом.

– Мы должны предоставить это мистеру Грандкорту, мама.

– О, конечно. Необыкновенно мило с его стороны пообещать платить за Оффендин до июня. Мы сможем прекрасно обойтись без слуг. Оставим только Крейна для работы в саду. Добрая мисс Мерри останется с нами и поможет вести хозяйство. Вполне естественно, что мистер Грандкорт намерен поселить меня в хорошем доме неподалеку от вас, и отказаться я не могу. Значит, он ничего тебе не сказал?

– Нет. Должно быть, хотел, чтобы я услышала об этом от тебя.

На самом деле Гвендолин беспокоила судьбы матушки, однако она не смогла преодолеть робость и обратиться к мужу с простым вопросом. Теперь же она чувствовала себя обязанной поблагодарить его за заботу.

– Очень приятно, что ты обеспечил маму. Ты взвалил на свои плечи нелегкий груз, женившись на девушке, у которой нет ничего, кроме родственников.