Даниэль Деронда

Грандкорт небрежно ответил:

– Не могу же я позволить ей жить так, как будто она мать лесника.

«По крайней мере он не жаден, – подумала Гвендолин. – Моя свадьба принесла пользу хотя бы маме».

Гвендолин часто сравнивала свое нынешнее положение с тем, что было бы, если бы она не вышла замуж, и старалась убедить себя, что жизнь вообще не спешит никого радовать. Если бы она не приняла предложение Грандкорта, то сейчас оглядывалась бы назад с тем же горьким чувством, которое безуспешно пыталась прогнать. Мрачность матушки, которая так раздражала прежде, теперь представлялась Гвендолин естественным настроением замужней женщины. Да, она все еще надеялась, что сможет устроить жизнь иначе, однако теперь это «иначе» означало только то, что она будет стойко переживать неприятности – так, чтобы никто о них не заподозрил. Гвендолин постоянно обещала себе, что со временем привыкнет к сердечным ранам и найдет новые возможности забыться в радостных ощущениях так же легко, как иногда, в утренние часы, забывалась в скачке верхом. Она могла бы пристраститься к игре. В Лебронне рассказывали истории о светских дамах, подверженных азарту. Сейчас, издалека, это занятие казалось скучным, но кто знает: может быть, если снова начать играть, страсть проснется? Кроме того, она могла получать удовольствие, поражая своим блеском общество, чем занимались в городе знаменитые красавицы, мужья которых могли позволить себе хвастаться женами. Все мужчины поклонялись им: они обладали великолепными экипажами и туалетами, появлялись в общественных местах, вели недолгие беседы и оттачивали собственное совершенство. Если бы только она могла испытывать острый интерес к этим удовольствиям, как раньше! А что касается возможности разнообразить семейную жизнь романтическими похождениями, о которых она имела представление только по французским романам, то поклонники, готовые приспосабливаться к ее предполагаемым вкусам, вызывали у нее только скуку и отвращение. Много безрассудного и греховного совершается без удовольствия, но нельзя мечтать о чем-то, если не надеешься на какую-нибудь радость, а Гвендолин утратила способность надеяться. Уверенность в себе и в своей счастливой судьбе сменилась раскаянием и страхом. Она больше не доверяла ни себе, ни будущему.

Это осознание своего беспомощного положения только усиливало ту власть над ее сознанием, которую Деронда получил уже в первую встречу. Умел ли он смотреть на вещи по-новому и мог ли научить внутренней защите от грядущих событий которых Гвендолин боялась, как обещанного возмездия? Об окружающих Гвендолин давно привыкла думать как об устаревших книгах – слишком знакомых, чтобы оставаться интересными. Деронда же привлек ее внимание ощущением новизны, способным возбудить и в ней новое чувство.

«Если бы только он мог сам узнать все обо мне, – думала Гвендолин, глядя на себя в зеркало – не с восторгом, а с новым печальным чувством товарищества. – Если бы он понял, что я не настолько достойна презрения, как ему кажется, что я в глубоком горе и хочу, если удастся, стать лучше». Без торжественной церемонии и церковного облачения чувства Гвендолин обратили молодого человека, всего несколькими годами старше ее, в священника, которому она безусловно верила. Но подобная вера часто служит источником развития и для предмета, на который она обращена. Те, кто нам доверяет, нас обучают. Не исключено, что идеальным посвящением в духовный сан Гвендолин готовила Деронде некий урок.

Глава II

Тем временем Деронду взял в плен мистер Вандернодт, желавший посплетничать о Грандкорте.

– До чего же Грандкорт напоминает накрахмаленный кусок батиста! Но если вы относитесь к числу его поклонников, то немедленно забираю замечание назад.

– Ни в малейшей степени, – ответил Деронда.

– Я так и думал. Удивительно, что он воспылал страстью, – а судя по этому браку, так оно и есть. Хотя Лаш, его давний дружок, намекает, что на этой девушке он женился из упрямства. Ей-богу, упрямство вполне понятное. Захотеть жениться на такой красавице нетрудно даже без чувства противоречия. Но, должно быть, в кармане у парня образовалась изрядная дыра. Как полагаете?

– Я понятия не имею о его делах.

– Как? И даже о другом доме, который ему приходится содержать?

– Диплоу? Да, об этом, конечно, знаю. Он арендовал поместье у сэра Хьюго, но всего лишь на год.

– Нет-нет, не Диплоу. Гэдсмер. Не сомневаюсь, что сэр Хьюго в курсе.

Деронда промолчал. Он, конечно, ощутил некоторое любопытство, однако понял, что мистер Вандернодт все расскажет без лишних расспросов.

– У меня есть свои проверенные источники. Дело в том, что в Гэдсмере живет другая леди с четырьмя детьми. Десять лет, если не больше, она обладала безраздельной властью над нашим героем и, насколько я понял, власть эта не иссякла до сих пор. Она оставила мужа и повсюду разъезжала с Грандкортом. Муж уже умер. Я познакомился с парнем, который служил с ним в одном полку и знал миссис Глэшер до того, как она сбежала. Огненная черноглазая женщина, в то время необыкновенно красивая. Говорят, Грандкорт остается у нее под каблуком. Удивительно, что он так и не женился, тем более что у них растет чудесный мальчик – точная копия отца. Насколько я могу судить, Грандкорт может распоряжаться поместьями по собственному усмотрению.

– В таком случае какое право он имел жениться на этой девушке? – с отвращением спросил Деронда.

Мистер Вандернодт пожал плечами.

– Она ничего об этом не знает! – категорично заявил Деронда, однако тут же мысленно спросил себя: «А что, если знает?»