Даниэль Деронда

В чем бы ни заключалась правда, Деронда повторил себе те же слова, которые сказал Мордекаю: без веских причин он не в праве ничего предпринять для открытия роковой тайны. Больше того, ему хотелось продлить эту неопределенность – хотя бы на некоторое время. Если дальнейшее общение с Мордекаем не принесет ничего, кроме иллюзий, отсутствие надежных доказательств в еврейском происхождении Деронды избавит Мордекая от ужасного разочарования. В то же время эта неопределенность могла послужить предлогом для Мордекая оказать ту дружескую услугу, которой Деронда так от него ждал.

Такие размышления занимали Даниэля в течение четырех дней, прежде чем он смог исполнить данное Мордекаю обещание навестить его в доме Эзры Коэна. Отправиться в Холборн раньше никак не удавалось, поскольку поручения сэра Хьюго простирались до позднего вечера.

Глава II

«Если страдание имеет ранги, то народ Израиля превосходит все другие народы. Если продолжительность страданий и терпение, с каким они переносятся, облагораживает, то евреи присутствуют среди аристократии каждой страны. Если создавшая несколько классических трагедий литература называется богатой, то что можно сказать о национальной трагедии, длящейся пятнадцать сотен лет, где поэты и актеры предстают героями?»

Деронда недавно прочел эти строки в «Поэзии синагоги в Средние века» Леопольда Цунца и невольно вспомнил о них по пути к Коэнам, которые не несли на себе печать скорби и не обнаруживали никаких признаков аристократизма. Эзра Коэн не был облечен возвышенным пафосом мученичества, а его стремление к обогащению, по-видимому, поощрялось тем успехом, который составлял самую неприятную черту жадности евреев в течение долгих веков их скитаний по миру. Этого Иешуруна[68] в облике ростовщика трудно было назвать символом великой еврейской трагедии. И все же разве не типично, что Мордекай, в котором воплотилось все национальное самосознание, нашел приют под крышей самодовольного и невежественного процветании Коэнов?

Появление Деронды вызвало на их лицах радостное сияние. Сам Коэн не упустил возможности заметить, что если бы кольцо пролежало немного дольше, то принесло бы больше денег, но он ничуть об этом не жалеет, так как женщины и дети чрезвычайно рады встрече с молодым джентльменом, чей первый визит доставил им такое удовольствие, что с тех пор они «только и делают, что вспоминают о нем». Молодая миссис Коэн поначалу выразила сожаление, что малышка уже спит, а потом обрадовалась, узнав, что Аделаида Ребекка еще не легла, и попросила Деронду не задерживаться в ломбарде, а сразу пройти в гостиную, чтобы повидать «маму и детей». Он охотно принял приглашение, тем более что предусмотрительно приготовил небольшие подарки: набор бумажных фигурок для Аделаиды, а также костяную чашку и шарик для Джейкоба.

Старуха сидела с колодой карт и вместе с детьми мастерила «пластинки». Одну такую только что бросили на пол, но она не развалилась.

– Стой! – закричал Джейкоб, подбежав к гостю. – Не наступай на мою пластинку! Смотри, как я снова ее подкину.

Обменявшись со старшей миссис Коэн понимающими улыбками, Деронда подчинился, а пластина выдержала еще несколько бросков и только после этого развалилась. Теперь гостю позволили пройти и сесть. Он заметил, что дверь, откуда во время первого визита появился Мордекай, плотно закрыта, однако решил продемонстрировать интерес к Коэнам и лишь затем проявить еще более острый интерес к их своеобразному жильцу.

Только посадив Аделаиду Ребекку на колени и расставив на столе бумажные фигурки, в то время как Джейкоб упражнялся с чашкой и шариком, Деронда поинтересовался:

– Мордекай сейчас дома?

– Где он, Эдди? – спросил Коэн, который прервал дела и тоже пришел в гостиную.

– В мастерской, – ответила жена, кивнув в сторону закрытой двери.

– Дело вот в чем, сэр, – продолжил Коэн. – Мы не знаем, что с ним происходит в последние день-два. Мордекай и всегда-то был, так сказать, слегка не в себе. – Здесь он показал на собственный лоб. – Не так рассудителен, как вы или я, но обычно на редкость исполнителен, трудолюбив – насколько позволяет здоровье – и невероятно добр к мальчику. А в последние дни ходит, словно лунатик, или сидит неподвижно, как восковая фигура, уставившись в одну точку.

– Это все болезнь. Даже не знаю, сколько еще выдержит этот милый, несчастный страдалец, – нежно заметила старуха.

– Нет, думаю, у него что-то с головой, – возразила младшая миссис Коэн. – Он постоянно корпит над своими записями, а когда я что-то говорю, долго не слышит и не отвечает.

– Вы можете подумать, что мы и сами со странностями, – смущенно добавил Коэн. – Но жена и мать ни за что бы с ним не расстались, будь он еще большей обузой. Не то чтобы мы не понимали, что к чему, но таков наш принцип. Только дураки ведут дела себе в убыток и не замечают этого. Я не таков.

– О, Мордекай несет в себе благословение, – вздохнула старуха.

– Нет, он несет в себе какую-то тайну, – важно заявил Джейкоб, поспешив исправить бабушкину ошибку. – Он сказал, что не может со мной разговаривать и не хочет даже кусочка булочки.

– Ваши чувства к нему неудивительны, – ответил Деронда. – Больше того, я и сам испытываю нечто похожее. Не так давно я беседовал с ним в лавке мистера Рэма и, признаюсь, пообещал зайти за ним сюда, чтобы вместе прогуляться.