Все саксонцы уже вышли из сараев, загонов и строений, которые занимали, когда вдруг начался пожар с четырёх углов зданий, пламя поднялось вверх и Барщев до вечера выгорел дотла.
Король направлялся к Калишу, против шведов, имея в помощь князя Меньшикова, присланного царём Петром.
За Просной стояло семь тысяч шведов с генералом Мардельфельдом, при котором были воевода Киевский, Любомирский, подкоморий и обозный Потоцкий, коронный писарь. Август вряд ли решился бы на это предприятие, хоть сил у него было больше, если бы жадный до боя и добычи Шмигельский, самый храбрый из его партизан, силой не потащил его за собой.
Так король в то время, когда уже его уполномоченные подписали позорный трактат, первый раз одержал блестящую победу, а саксонцы взяли огромную добычу на поле боя.
На третий день после битвы Август в препышном рыцарском наряде, окружённый двором, сверкающим от золота, ведомый светящимся от триумфа Брандтом, выехал выехал на поле боя, устланное трупами, раненными и умирающими.
Здесь трагически повторилась сцена, начатая в Барщеве, которая на короля, так же как и первая, не произвела ни малейшего впечатления. Умирающие вскакивали при виде его, угрожая ему окровавленными кулаками и бормоча проклятия, которые смерть на их дрожащих устах пресекала.
Какая картина, какая история! Неслыханная жестокость саксонцев осталась в памяти надолго!
Другие отдали жизнь.
С этого времени, которое в истории позже записалось грустным и непонятным предисловием, от Саксонца и до Ласа, осталась эта крестьянская шутка, которую приводит Отвинский:
Близ озера Гопла шёл отряд кавалерии; холопа, взятого в проводники, они спросили, какая сторона ему казалась лучше: саксонская или шведская? Холоп в страхе, не зная, на какой стороне они были, обеспокоился ответом. Боялся оскорбить.
Чем дольше он молчал и оттягивал, тем больше кавалеристы настаивали. Проводник же, вздыхая, шептал только:
«Угадай, Иисус, кто Тебя бьёт?» Начали солдаты вынуждать его к ответу, взялся поэтому бедняга за разум.
– А, милые паны, человек бы хотел, чтобы вся шведская сила сделалась таким вот озером молока, как наш Гопло, саксонские же господа стали бы хлебом… и пусть потом дьявол хлеб этот в молоко покрошит и выпьет до капли.
Имхоф и Пфингстен, прежде чем доехали из Дрездена в Альтраштадт, когда разошлась весть об их полномочиях, были окружены всем измученным саксонским дворянством, страдающим за своего курфюрста, проклинающим Польшу и требующим от своих, чтобы спасали родину не глядя на Августа.
Время было, кричали, чтобы отвечал тот, кто был виновен, когда до сих пор Саксония платила за грехи своего курфюрста.
Состояние страны, мольба всех, настояния, наконец приказы самого короля, который, выдав неограниченные полномочия, приказал Флемингу дописать, чтобы не возвращались без заключения мира и освобождения Саксонии, сделали так, что два посла согласились на самые позорные требования и условия Карла XII, а Август этот трактат ратифицировал.
На самом деле позже он отделывался ложью, стыдясь, а Имхов и Пфингстен чуть жизнью не поплатились за послушание, в первые минуты Август готов был на любые жертвы, лишь бы спасти Саксонию. Совесть он имел достаточно свободную и открытую настежь, чтобы потом нарушать обязательства, толковать и уничтожать, ни в коей мере не имея ни малейших угрызений.
Брат, король шведский, который так долго тщетно ждал полного унижения Августа, которого презирал и ненавидел, когда прибыли вести с ним переговоры саксонские послы, показал себя безжалостным, жестоким. Навязанные условия были возмутительны.