Король указал ему на меня.
— Возьмёшь этого мальчика, — сказал он, — к моим слугам, под особую опеку. Он сирота, отец которого мне некогда служил.
Бурчак поклонился.
— Не дай его обидеть, — добавил король, — помни.
Бурчак спросил наполовину меня, наполовину как бы королевское желание, под каким именем меня записать.
Пан повернулся ко мне.
— Яшко меня звали, — пробормотал я, — больше не знаю.
На этом кончилось, потому что король уже, словно ему этого было достаточно, отвернулся, а Бурчак потянул меня с собой.
Меня вписали в реестр, дав имя Орфана, что должно было означать сироту.
Каковы были мои начинания в придворной службе, описывать не стоит. Человек везде, прежде чем с ним освоятся и прежде чем он привыкнет к людям, должен много пережить; также было и со мной.
Мальчики на службе короля, которые уже раньше были на дворе и знали повадки, велели мне окупить себя разными услугами по отношению к ним. Поначалу даже шло тяжело, но когда Бурчак пару раз за меня заступился, а король бросил доброе слово, это постепенно наладилось.
С королём, а иногда и с молодой королевой мы ходили в костёл, где меня клирики и ксендзы из дворца епископа узнали. Мой побег был уже разглашён, а когда оказалось, что я был принят ко двору, не понимали, как это произошло. Бояться было уже нечего. Кардинал умер, никому, как мне казалось, дела не было, где я буду пребывать и размещусь. Поэтому я мог мечтать, что позже стану оруженосцем у рыцарей, к которым тогда тянулось моё сердце.
На панском дворе я мог лучше ко всему присмотреться, на что раньше поглядывал издалека и знал больше по слуху, чем по собственному суждению.
Мне казалось, что со смертью кардинала окончится эта война, которую он вёл против короля, но его дух, который так долго предводительствовал костёлом, пережил его. Тенчинские, Мелштынские, многие из панов, много прелатов и каноников так же непреклонно, недоверчиво и непримиримо выступали, как при жизни епископа Збышка. Олесницкие, родня его, соединённая с ними многими узами, примириться не хотели.
Король так же, как в Гнезне и Пжемысли, велел выбирать епископов по своему усмотрению, и после смерти кардинала также послал в краковский капитул, чтобы выбрали Стжепинского. Так и случилось, но в этом Казимир разочаровался.
Если бы и более смелый, чем он, после кардинала получил Краковское епископство, ему было бы тяжело его поднимать. Капитул был Збышковский, сопротивление в нём уже стало пороком. Епископ не мог себе проложить новых дорог. Поэтому немного позже, когда король от всех костёлов потребовал серебро на войну против пруссаков, Стжепинский, хоть, может, дал бы его, как другие, должен был сопротивляться, стоял твёрдо и выдать серебро отказался.
Само же это королевское требование, чтобы костёл и духовенство способствовали обороне страны, создало ему только новых неприятелей. Уже вошло в обычай всё сваливать на короля, обвинять его в каждом поражении и, что случалось плохого, приписывать ему.
После смерти кардинала колокол, называемый Збышком, сорвался и упал, это сразу приняли за знак Божьей мести, а когда потом тот пожар, что начался в доме оружейника Томаша, обратил в пепел улицы Гродскую и Канонную, костёлы Св. Петра, Св. Енджея, Св. Марцина и Св. Магдалены, коллегиум юристов и более ста домов, — говорили, что король был в этом виноват, потому что дал привилегии евреям.
Во время этого пожара и у нас в замке был немалый страх, так как горело сильно, а ветер нёс на замок сорванные остатки крыш, и нужно было быть очень бдительным, чтобы защитить деревянные здания, от которых занялись бы другие.
Трудно описать и рассказать, на что я насмотрелся в те времена, и как много пережил молодой король, и с какой он силой духа и терпением всё преодолевал, никогда не жалуясь. Он имел при себе маленькую кучку верных, которая шла, послушная ему, туда, куда он указывал, но против него могущественных панов, рыцарства, духовных лиц было гораздо больше.
ebooksa