Арена

Среди лотков, раскланиваясь со всем рынком, точно все были старые знакомые, шел Арефьев. С ним, как всегда, был Шишков.

Наде вовсе не хотелось встречаться с ними. Последнее время ее стал тяготить тяжелый, требовательный взгляд Шишкова.

— Идут, до чего противно! Хоть бы вы ему сказали, что в жизни-то можно быть проще, без кривляния.

— Нельзя, Наденька! А что, если увидит Пасторино? Вот нам он отрезал пути к репетициям. Очевидно, и им тоже было говорено немало. Видите, вот сейчас Арефьев идет, развлекая этих лоточниц. Ему улыбаются. Сегодня улыбка, а завтра уж смех в полную силу. Если и в жизни он смешной, значит в балагане еще пуще, — подумает народ и повалит. Здесь своя реклама. Реклама, с которой тоже нужно бороться, которая вредна, как фальшивка.

В это время, остановившись возле ведерка с кислой капустой, которая, как ситец, пестрела морковными стружками, Арефьев отвесил торговке поклон и протянул лодочкой руку. Попробовав, он сморщился, крякнул, затем, посмотрев на Шишкова, выставил заскорузлый большой палец:

— Разрешите вашу ручку, хозяюшка! Искренне!

Когда оторопевшая торговка начинала краснеть, а кругом раскатывался смех, Шишков, делая вид, что ему неловко за друга, оттаскивал Арефьева в сторону. Даже одежда этих двух вызывала улыбку. Арефьев, боявшийся холода и страдавший ревматизмом, носил большие валенки, войлок которых был стар и мягок, поэтому на икрах совершенно беспрепятственно свернут как портянки и застегнут бутафорской булавкой. Драповое пальто реглан, еще довоенное, выглядело опрятно, но берет, связанный из собачьей шерсти и плотно сидевший на лысине, был похож на белый плафон абажура настольной лампы.

Шишков был одет проще. Но несоответствие лыжных брюк с дождевым макинтошем и шляпой также придавало ему эксцентричность.

— А, друзья по несчастью! — завидев Шовкуненко и Надю, воскликнул Арефьев. Шишков молча кивнул. — Не хотите ли к нам присоединиться? Есть селедочка, антигриппин, заправленный перцем. Благодать! Советую долго не думать.

— А где это вы достали водку? — удивился Шовкуненко.

— У! Тайна. Теперь я самый главный здесь. Вот, покажи я ее, заветную, тому парню, возле которого, точно флажки, лежат телячьи отбивные на ребрышках. И все — телятинка моя. Но позвольте… Во мне еще осталось джентльменство. — С этими словами Арефьев вынул из-за пазухи залитую сургучом водочную бутылку и передал ее Наде. — Я преклоняюсь перед вами и дарю сей букет сильнейших ощущений. Я не буду опечален, если и капли не получу, ваша воля.

Надя посмотрела на лица трех окруживших ее мужчин и рассмеялась: выпить хотелось всем троим.

Надя подошла к мяснику, отобрала килограмм мяса, достала деньги. Все трое облегченно вздохнули.

— Между прочим, мужчины, у меня есть одно интересное предложение. Поскольку делать вам сегодня будет нечего, то поставьте опыт: ведь с водкой, как со взрывчаткой, нужно обращаться чрезвычайно осторожно. Меньше — безрезультатно, больше — взорвешься. — Надя шутила, пытаясь хоть чем-то рассеять мрачное настроение Шовкуненко.

— Ваша рассудительность, милая барышня, великолепна, но посмотрите на меня и Шовкуненко. Шишков не в счет, в этом вопросе он пока подмастерье. Мы не похожи на солидных ученых, хотя бы по возрасту. Значит, нам необходима лаборатория типа ресторана «Арагви». Вот как!

— Еще неделя, и наша зима на исходе, — неожиданно сказал Шишков, разглядывая за прилавком чьи-то валенки. Из-за кочанов капусты, наваленной на прилавок, торговки не было видно, но ноги, видимо, так долго и упорно месили снег, что он подтаял и подле валенок чернела двумя дырами мерзлая земля.

— В январе здесь зима на исходе? Или… Неужто на юг подадимся? — Шовкуненко подхватил авоську, в которую ссыпали картошку. Надя благодарно посмотрела на него.

— Так вот, мы только что имели честь разговаривать с нашим начальством. Заявил, что надоело мыкаться по Сибири. Надоело покупать мороженое молоко. Ждать, говорит, долго, пока оттает. Юг злачный зовет. Мы с Арефьевым поначалу обрадовались, трели всякие развели. Раз море скоро, так нам уже все по колено. Но… представьте себе, молодежь, в жизни всегда есть тысячи «но»… — Арефьев прищелкнул, хитро подмигнул Наде, затем добавил: — Но нужно перевернуть, тогда получится и оно. Если логически мыслить, то это самое оно уже и есть Пасторино. Оно чудовище, вся сила которого в жажде заработка, денег. Вот это чудовище, чтобы питаться и набирать силы, будет выжимать из нас последнее. Причем учтите дорогу…

— Шалишь, старик. Меня не выжмешь и не прижмешь. — Шовкуненко сурово оглядел неразлучную пару клоунов.

— Однако, Гриша… — начал было Арефьев.