Манфред весь обращается в слух.
– Мы подозревали ее в воровстве. У нас пропадали кое-какие вещи.
– Что за вещи? – уточняю я.
– Украшения. Пропадали украшения.
30
Манфред меряет шагами свой крошечный кабинет. Я наблюдаю за ним, сидя на стуле. Он повесил пиджак и закатал рукава рубашки. За окном темно. Плотная тьма давит снаружи на стекла, как будто это какой-то гигантский зверь устроился на ночлег, привалившись к стене дома.
– По поводу сегодняшнего утра, – говорю я. – Что ты думаешь о поведении Казимира?
– Думаю, он знает больше, чем нам рассказывает. Ясно как день, что он помнит девушку – у него был такой вид, будто он сейчас обделается.
– Может, нам стоило опросить и Тома Боргмарка?
– С чего бы ему знать имя прислуги?
Я пожимаю плечами:
– Он ведь проводил много времени в усадьбе. Кстати, я только что направил заявление в социальную службу. Когда я был у Марии Фоукара, к ней явилась жена Тома, чтобы забрать детей. Она была пьяна как сапожник. Очевидно, у нее серьезная зависимость, и дети подвергаются опасности, находясь рядом.
– Наличие счета в банке – не панацея от подобных проблем.
Манфред останавливается у окна, глядя в темноту, и медленно переминается с ноги на ногу.
– Я сейчас разговаривал по телефону с мужем этой Амели.
– С Грегором де Вег?
– Да. Он тоже не смог вспомнить девушку. Сказал, что если кто и знал, как ее звали, так это Амели. Я связался и с другими детьми – Харольдом и Дугласом. Они имени тоже не назвали, но средний брат, Дуглас, сказал, что эта девушка была милой. И услужливой. Но никаких фотографий у них, конечно, нет.
– Разумеется, зачем бы кому-то фотографировать прислугу? Она же была для них никем, просто обслуживающим персоналом. Она пересекла половину земного шара, чтобы поддерживать порядок в чужом доме и печь булки, оставила свое дитя в Колумбии ради работы в семье, члены которой забыли ее имя в тот же миг, как над ее телом сомкнулись морские волны.
Манфред, отвернувшись от окна, пожимает плечами и кивает.
– У каждой второй семьи на Королевском Мысе есть няни и прочий персонал.