Я исследую, что, собственно случилось.
Сижу в кухне и собираю масло от селедки на кусок багета.
До недавнего времени я считал, что мать и вправду пыталась сбежать с каким-то русским, только их перехватили в море.
Я видел фотографии из Америки, следовательно, это не может быть правдой.
А может так: не было никакого пришельца, мой старик не был капитаном, а только лишь кем-то вроде Платона. Свистнули лодку, свалили в Штаты, где отец до смерти упился. И, кто знает, а не мать ли его убила? Отец лежит под каким-то деревом в штате Мериленд. А ей он оставил неожиданность, то есть – меня. Поэтому мать и вернулась в Польшу.
Фотографии из Америки подделаны, имеются люди, которые делают подобные вещи: именно такая мысль приходит мне в голову, я же пытаюсь заткнуть ее какой-нибудь другой.
Ладно, возьмем по-другому: мать блядовала с кем-то могущественным, с каким-то советским дипломатом, тот возил ее по миру, вполне возможно, сам он немножечко шпионил, а потом мужик сплавил ее, отсюда фотки и огромная ложь. Никакая женщина не простит того, что ее бросили.
У меня нет брата Юрия, я сам Юрий, родился в Ленинграде, а мой отец умер еще до моего рождения, поскольку отец изменял маме с некоей Хеленой Крефт, и она, моя настоящая мать, застрелила отца, а сама повесилась в тюрьме. Я остался сам. Меня приютила Хелена, потому что ее мучила совесть, кроме того – я ведь единственное, что осталось у нее от старика. Таким вот образом я очутился в Польше; так и действительно могло быть, вот только даты плохо сходятся. Но все же…
Составляю анаграммы. Выписываю всех тех, кто только появлялся в этой истории, в том числе и отца с двумя фамилиями и именами, Платона и даже несчастного Зорро; оставляю выписанные на листочках инициалы, отбрасываю дубли, все оставшееся сопоставляю одно с другим, на это уходит куча времени, не все буквы склеиваются, играю, пока позволяет противник.
Результат отглагольный и беспокоящий.
Проверяю, не ошибся ли я. Курю у окна, одна сигарета на три крепких затяжки, и возвращаюсь. Ничего не изменилось.
Набей. Убей. Выпей. Псина. Так вышло и не желает выйти иначе: набей, убей, выпей, псина.
В некоторые ночи мать внезапно просыпалась, а Платон давил ей грудь костлявыми пальцами. Его глаза были ямами с дымящей негашеной известью.
Она дергала его мокрые щеки, хватала за скользкие запястья, а Платон склонялся вперед, громадная белая голова свисала у него между плеч, над самой мамой. И внезапно он исчезал.
Мать поднималась с кровати и кружила по дому, между кухней, спальней и диваном, на котором храпел наебенившийся старик, которого охранял перепуганный Бурбон.
И, собственно, по этому, по реакции пса, мама пришла к выводу, что дух реален. Платон существовал, потому что Бурбон тоже его видел.
Пес быстро постарел. Целыми днями он дрых под тем диваном. По полу разваливались его большие, седые уши. Он ссал на ковры, и у него выпадали зубы.
ebooksa