Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

И был это, а как же иначе, Едунов.

Он стоял, вбитый в черный смокинг, с брюнеткой при себе, подстриженной под пажа, и с левой рукой, скрытой за спиной, словно бы он сжимал в ней стилет.

И он даже не подмигнул, мой старик, впрочем, тоже, только у матери пробежали по спине мурашки.

Вокруг стояло полно народу, так что разговаривали они так, словно виделись впервые: некий Стен Барский, эмигрант из СССР, и атташе по культуре с фальшивой фамилией. Они даже провозгласили тост, а мама ждала, когда же все это закончится, и косилась на высокую брюнетку. Это она провряла, скрывает ли толстый слой грима подбитые глаза.

Мужчины попрощались, Едунов поцеловал руку моей мамы. Лицо у него было словно с портрета на кладбищенском памятнике.

- А ты выглядишь еще красивей, чем в Гдыне, - произнес он. – Только все хорошее быстро проходит. Помни об этом. До свидания.

Мать потащила отца к выходу.

По дороге спросила, что им следует делать с этой закавыкой, и даже предложила уехать куда-нибудь подальше, может быть, в Калифорнию. Старик, злой из-за того, что слишком рано уехал с вечеринки, ответил, что один раз он уже Едунова обыграл, вот и сейчас сделает то же самое, в конце концов, он же готовит нечто исключительное. Стиснутые кулаки выдавали страх.

- То был не особенно счастливый день, - вспоминает мама. – Ведь мы сбежали на другую сторону Атлантики, а он и там нас нашел. К делу он относился как к личной проблеме. Понятное дело, что в Штатах он не мог убить нас вот так запросто, как в Польше. Но я боялась, чтобы Коля не наделал каких-нибудь глупостей. Если говорить по делу, это я была в бешенстве. И все из-за того, что эти два идиота дрались на гарпунах. У Коли шрам был на роже, у Едунова – на гордости. Я могла ожидать, когда же прольется кровь.

О пище на шару

Что я наделал? И что мне теперь делать?

Размещение объявления про отца и американца поначалу мало чего дает, то есть, объявляются пары, желающие поесть нашармака: они приносят инфу из Интернета, я отсылаю их, уходят обиженные.

В электронной почте я обнаруживаю линки на страницы НЛО-шников и на сканы самиздата полувековой давности, посвященные неопознанным летающим объектам. Мужик, который все это подослал, в гробу видал дармовую жратву, он приглашает в группу в Фейсбуке и заклинает всем святым, чтобы я был поосторожнее.

Довольно скоро какая-то сошедшая с ума баба заваливает меня сведениями о гитлеровских экспериментах в Бабьих Долах и на горе Святого Миколая, скрывающей, якобы, пирамиду, созданную во времена Атлантиды, вместе со Священным Граалем и Ковчегом Завета, который, на самом деле, является ничем иным, как атомным реактором. Дама заверяет, что остается в контакте с обитателями того континента. Живут они где-то рядом с Сириусом, но собираются возвращаться с целью спасения человечества, а ведь это требует средств, отсюда номер счета и просьба о пожертвовании.

Отвечаю, что человечество поздно уже как угодно спасать, и переписка заканчивается.

Еще присылают снимки летающих тарелок из Бразилии, равно как сообщения о посадке космических пришельцев в Эмильчине[68].

В "Фернандо" заскакивают два типчика. Явно вчерашние, спрашивают обо мне. Один держит в руках папку, второй похож на помятого жизнью менеджера панк-групп, во всяком случае, они засыпают меня сведениями о расширении яхтенного бассейна в семидесятых годах и всякой другой фигней, оба они ужасно сердечны, а один утверждает, будто бы его дедушка слышал о моем отце, но боялся его больше самого Люцифера, а больше, к сожалению, он ничего не знает.

Эти сведения я оцениваю стоящими двух гамбургеров с пшеничным пивом. Мужички садятся за стол, я возвращаюсь на кухню, работа прямо кипит. Кручусь, словно ошпаренный, а около пяти вечера, когда Куба едва справляется с поступлением заказов, на меня нападает бессонная ночь, и я думаю себе, что Клара, как обычно, права, надо послать все это к черту и позаботиться о себе.

И я отложил бы ножи, щипцы и блендер, и заснул бы прямо на столе – словно рыцарь.

Пока же шкворчат стейки, ребрышки и бургеры.