Иди со мной

22
18
20
22
24
26
28
30

Зато под вечер он делался жизнерадостным, словно щенок, бегал и лаял, чтобы его выпустили. Старика это доводило до белого каления; как-то раз он схватил Бурбона за шею и схуярил по ступеням в самый низ.

С этими ступенями тоже была проблема, потому что Бурбон хотел по ним подняться, только уже не мог. Он вбегал, забрасывая задом, неожиданно останавливался и скатывался по ступеням. Старик его заносил наверх. При этом он ругался по-русски и бросал собаку, словно мешок картошки.

Только Бурбон и так его любил. Он ходил за хозяином и лизал ему руки.

Отец частенько выходил с ним. Прогулки были долгими, а поводок коротким. Еще он брал его на охоты в уик-энды и заверял всех, что Бурбон – первоклассный охотничий пес. И такие животные нуждаются в движении, говорил он.

- В общем, двигались так, что нечего и сказать, - вздыхает мама, бессознательно крутя зажигалку в пальцах.

Как-то раз старик загрузил в багажник палатку, контейнеры, баклаги и бутыль с газом, как будто бы собирался оставаться в том долбанном лесу навечно. Еще он забрал двустволку, штуцер и револьвер, который сунул в бардачок. Бурбон тяжело дышал под лестницей и не желал выходить, так что папочка поднял его и хряпнул на заднее сидение.

Мама помнит черный нос, приклеенный к стеклу и мордочку, словно бы обсыпанную снегом.

Старик возвратился уже без Бурбона, зато с охапкой мертвых птиц, сильнее обычного накачанный. Он выгрузил все барахло, а мама готовилась к большой стирке, так что прошло какое-то время, прежде чем до нее дошло, кого не хватает.

По словам отца, Бурбон помчался за кроликом. Отец, вроде бы, ждал его до рассвета, и вообще, сделав с, что только мог. Зверя как не было, так и не было. Если бы хотел вернуться, уже сто раз бы сделал, после чего попросил, чтобы мама выбросила подстилку и миски.

Она поплакала под мусорным баком. Минута шла за минутой, а она все плакала. Наконец привела себя в порядок и вернулась домой.

Отец прижал ее к себе и признал, что он и сам в отчаянии от этой неожиданной потери, после чего отправился закрыть оружие в сейфе.

О пришельце

Могу поспорить, что у мамы попутались годы. Она говорит, что в тот вечер, как разнеслась ужасная новость, Армстронг садился на Луне. Еще совсем недавно у нас было покушение на Кеннеди, ну да ладно, мамочка, пускай будет по-твоему. Мой старик как раз вошел в фазу поисков тепла. Прежде чем устроиться перед теликом, он приготовил морской коктейль, купил коробку мороженого с бакалеей, еще принес бутылку какого-то приличного виски, которое хранилось для особых случаев. А таковые случались, в среднем, каждую субботу.

Я же вновь спрашиваю маму, зачем же она торчала при нем все эти годы. У меня это никак не вмещается в башку.

- В другой раз я ответила бы тебе, что была дурой, но этот этап давно уже позади. В этой жизни я уже достаточно самобичевалась. Я любила его, что еще тебе сказать, - тихо говорит мама, очищая апельсин. – Он бывал заботливым и чертовски забавным, а кроме того, я ведь знала его всю свою взрослую жизнь. Я думала ним, дышала ним… Хотя в те последние годы все это выглядело уже по-другому, в принципе, я уже научилась жить без него. Впрочем, знаешь что? Если бы я ушла, у меня не было бы тебя.

Мне хотелось бы узнать, как такое возможно, что я родился в Швеции, в семьдесят четвертом – ведь не поехали они туда в отпуск. Впрочем, об этом я ее уже спрашивал. Мама говорит, что до этого мы еще дойдем.

С тех пор как не стало Бурбона, дни катились комьями грязного снега; родители сновали по дому будто привидения. В тот день телевизор показывал бугристую поверхность Луны и хрупкий посадочный модуль, из которого выскочил Армстронг. Ну, это мы и так все знаем.

А старику неожиданно припомнился американец. Вообще-то он редко к нему возвращался. Он заявил, что Армстронг и все остальные после этого подвига получат все, что только захотят, памятники, названные в их честь аэропорты и славу, которой нет даже у Роберта Редфорда.

Про американца из Редлова никто не помнит. Его коллеги сгорели в атмосфере, а сам он трахнулся в Землю, совершенно негостеприимную, словно Луна.

Отец говорило все больше и больше, рассуждая о судьбах космонавтов, летчиков, солдат вообще, и я уверен, что, по сути своей, он жаловался на свою судьбину: чужого в чужой стране.